— Нильмера? — засуетился старик.
— Она таких духов, как орехи пощелкает. Ну да ладно тебе самому лучше знать… Я же не просто в твой княжеский терем пришел… Еще и цветов набрал. Свататься к твоей дочери я пришел. Ты же помнишь уговор, Тихомир? Так что жду от тебя княжеского согласия… И говори в какое селение ты ее вместе с матерью отправил…
— За рекой, — взволнованно ответил старик.
— Значит прямо сейчас и поеду, — сказал Велизарий и поспешил к выходу.
— Стой! — крикнул ему вдогонку Тихомир. — Я тебя провожу.
Когда они очутились на крыльце княжеского терема, Тихомир добавил:
— Тут загвоздка одна появилась.
— Какая еще загвоздка? — насторожился Велизарий.
— За реку тебе нечего ехать…
— Это еще почему?
— Туда я только жену свою отправил.
— А где же Нильмера? — беспокойно спросил Велизарий.
— В Городец уехала, к окинцам.
— Я тебя не пойму. Незамужнюю в такую даль отпустил?
Тихомир глубоко вздохнул и тут же выпалил:
— Замуж я ее выдал, за князя окинского — Плинту.
— Подшутить надо мной вздумал? — гневно сказал Велизарий. — Осторожней, я и не посмотрю на то, что ты князь.
— Да какие тут шутки, — потупил взгляд Тихомир. — Сколько лет тебя не было. Слухи разные стали ходить…
— Как же наш уговор? Ты подонок.
— Прости… Значит видно такая судьба…
— Значит правду сказал, — медленно произнес Велизарий, его глаза сверкали молниями. Гнев застилал его разум. Он размахнулся и ударил кулаком прямо в стену княжеского терема. Сруб разбился на щепки. Без колдовства тут точно не обошлось.
— Что творишь?! — крикнул на него князь.
Велизарий взял того за грудки и тихо сказал:
— Значит поедем к окинцам и поможешь разорвать договор.
— Как же… Так ведь нельзя… На нас все духи ополчаться и чистые и нечистые…И не только духи, но и все дружинники, князья, простой люд…
Велизарий отпустил старика и достал из кармана листок с печатью Атиллы. Он поднес его поближе к лицу старика и грозно сказал:
— Читай.
Да пусть будет устроен сей брак между Велизарием и Нильмерой, ибо нельзя спорить с волей богов… и с моей.
Атилла, вождь Гуннов.
— Как же брак разорвать? У них ведь сын уже родился.
— Сын говоришь родился, — схватился за голову ошарашенный Велизарий. — Когда же ты ее замуж выдал?
— Еще два года назад.
— Ты подонок! Заставил родную дочь от любви отказаться! Разбил наши сердца! В Городец ее уволок!
— Хм… — ухмыльнулся Тихомир.
— Улыбайся подонок… Можешь рожи мне строить… Постой… Намекаешь что это было ее решение?
— Ничего я не намекаю, — строго произнес Тихомир. — Это было только мое решение… Рожу строю… Ты я смотрю совсем распоясался. Князю грубишь, за ворот хватаешь.
Велизарий поймал странные нотки в голосе Тихомира. Будучи в походе, он многому научился у Атиллы и теперь мог распознать даже самую тонкую ложь. «Он говорит, но я слышу, что врет. Неужели она сама решилась на свадьбу? Влюбилась в другого?.. Нет! Нет! Нет!»— гнал он от себя прочь эти мысли.
— В самое ближайшее время поедем к окинцам, — гневно сказал Велизарий и пошел прочь с княжеского двора.
— Не поеду! — крикнул ему вслед Тихомир. — Езжай сам если хочешь, а лучше проспись!
Выйдя за ворота княжеского двора, Велизарий шел вдоль красочных теремов. Картинки расплывались перед его глазами. Он старался сдерживать себя.
Ему уже казалось, что прошедший разговор — только нелепый сон, его не покидало это чувство. Некоторые жители узнавали Велизария и старались заговорить с ним, как со старым другом, которого не видели много лет. Пару раз он хотел ответить на радостные приветствия, но словно терял дар речи и шел дальше. Он проклинал себя, когда в его памяти всплывали картины Бургундии, сколько раз он мог отправить еще одно письмо, но его раз за разом, что-то отвлекало. Еще только вчера ему казалось, что он способен на все, но теперь понимал какими тесными пределами ограничивает его судьба. Вся его доблестная жизнь, превратилась за один разговор, в жалкое существование. Как он может позволить себе сдаться? Но выходит вся его любовь и намерения, оказались бессильными потугами глупого фантазера, который расписывал картины своего разума, какими-то нелепицами и небылицами.
Он слонялся в прострации до позднего вечера. Иногда к нему приходили гнев и обида, но затем он снова впадал в какую-то холодную отстраненность.
Нелегкая занесла его в корчму. Отворив дверь, он сразу же почувствовал смрад заблудших пьяниц. Внутри тесного помещения, каким-то волшебным образом помещалось десять столов и до двадцати грубых деревянных лавок. Обстановочка так себе, но шаг уже сделан, теперь только вперед.