Он, невольно впрочем, сделался идеалом этой юной особы; сперва, правда, оттого, что являлся к ним в иноземном сером плаще весьма романтического покроя; ну, а к тому же он не произносил, к примеру, «Милан», но только «Милано», и он был один на целом свете, и лицо у него было такое грустное. Да мало ли что еще отличало его от всех, и в Варде, и в Ринкёбинге.
Однажды жарким летним днем Нильс шел по улочке позади сада Скиннерупов. Солнце горело на черепичных крышах; шхуны на реке завесили рогожами, чтобы не вытекала из пазов смола, и нее дома стояли настежь, чтобы впустить прохладу, которой не ныло и в помине. У распахнутых дверей сидели детишки, вслух зубрили уроки, жужжа взапуски с пчелами, а воробьи беззвучно порхали с одного дерева на другое, всей стайкой снимались с места и всей стайкой опускались.
Нильс вошел в домик возле сада канцелярского советника, хозяйка побежала за своим мужем к соседям и оставила Нильса одного в чистенькой нарядной зальце, пахнущей крахмальным бельем и желтым левкоем.
Покончив с разглядыванием картинок, собачек на комоде и раковин на рабочем столике, он подошел к раскрытому окну и услышал голос Герды, которая стояла вместе с сестрами совсем рядом, там, где у Скиннерупов была белильня.
Его укрыли бальзамины и другие цветы на подоконнике, и он принялся внимательно слушать и смотреть.
Сестрицы, очевидно, спорили, и трое младших объединились против Герды. Все держали в руках желтые палки для серсо, а младшая надела на голову, как тюрбан, три красных кольца.
Речь держала младшая.
— Ах, она говорит, он похож на Фемистокла, который на камине в конторе стоит, — обращалась она к своим сообщницам, состроив восторженную мину и подняв глаза к небу.
— Вот еще! — откликнулась средняя, ядовитая юная дама, весной уже ходившая к первому причастию. — Неужто Фемистокл сутулый был? — И она изобразила сутуловатую осанку Нильса. — Фемистокл! Ну и выдумала!
— У него такой мужественный взгляд, он такой мужественный! — ворковала двенадцатилетняя.
— Он–то? — Это опять средняя. — От него духами пахнет. Это мужественно? На днях от его перчаток прямо разило духами.
— Верх совершенства! — вскричала младшая, закатила глаза и откинулась, точно вот–вот упадет в обморок.
Все это они как будто говорили между собой, а не для Герды; та, красная как кумач, стояла в стороне и чертила по земле желтой палочкой. Вдруг она подняла голову.
— Противные девчонки! — сказала она. — Да как вы смеете так говорить о нем. Вы даже единого взгляда его не стоите.
— Он такой же человек, как мы все… — вступила тут старшая из всех сестер, очевидно, стараясь примирить враждующие стороны.
— Нет, вовсе нет, — отвечала Герда.
— …у него свои недостатки, — продолжала сестра, делая вид, будто не слышала ответа Герды.
— Нет!
— Герда, милая! Ты же сама знаешь: он не ходит в церковь.
— Да что ему там делать! Он куда умнее пастора.
— Но ведь он и в Бога–то не верует, Герда!
— О, поверь, душа моя, если так, значит, у него на то есть причины.
— Ой, Герда, ну как только ты такое говоришь!..
— Можно подумать… — перебила та, которая конфирмовалась весной.
— Что можно подумать? — с сердцем спросила Герда.
— Ничего, ничего, ой, не укуси меня! — отвечала сестра, вдруг уйдя на попятный.
— Скажешь ты или нет?
— Нет, нет, нет, нет и нет. Я всего–навсего думаю, что не обязана говорить, если я не хочу.
Она удалилась в сопровождении младшей, они ушли в обнимку, всем видом показывая родственное единодушие.
Потом ушла и третья, кипя негодованием.
Герда осталась одна и смотрела прямо перед собой с вызовом, пронзая воздух палочкой для серсо.
Скоро с дальнего конца сада донесся хриплый голосок младшей:
Ты спросишь, милый друг,
Зачем цветок увядший не бросаю…
Нильс тотчас понял, куда она метила; недавно он преподнес Герде книжку с засушенным листком винограда из того сада в Вероне, где находится могила Джульетты. Он едва удержался от смеха. А тут как раз хозяйка вернулась с мужем, и Нильс заказал ему столярную работу, ради которой пришел.
С тех пор Нильс стал внимательней присматриваться к Герде и ото дня ко дню больше убеждался в том, как она хороша, нежна, и мысли его все чаще обращались к доверчивой девочке.