Иоганн Вайс по сторонам не смотрел. Его не встретят, некому. Те, которых он оставил в берлинском подземелье, давно мертвы. Надо идти на остановку автобуса, денег хватит как раз на билет до Берлина. Все, что удалось скопить в гараже, ушло на костюм и пальто. Надеть то, в чем его взяли, не решился бы последний нищий.
Ничего, на свободе можно и поголодать!
Он сделал несколько шагов в сторону близкого шоссе, когда услыхал негромкое.
— Ну, здравствуй. Мэкки-нож!
Обернулся, не поверив своим глазам, но все-таки ответил:
— И вам не болеть пани подпоручник!
— Поручник, — поправила она, подходя ближе. — Знаешь, комиссарчик, когда я тебя в тот раз увидела, настолько разозлилась, что даже в больнице говорила только по-немецки.
Сжала губы и выдохнула тихо-тихо:
— Спасибо!
Вспомнились горящие самолеты в Логойске, веревки на запястьях, сигаретный дым в лицо.
Перед тем как открыть дверцу синего «опель-кадета», Агнешка Волосевич улыбнулась.
— Нет, я не поменяла место службы. Муж попросил. Есть, говорит, такой камрад Нестор, помочь надо хорошему человеку. Почему бы и нет? Рассказать бы тебе, комиссарчик, как мы с будущим мужем познакомились!
Замполитрука Александр Белов усмехнулся в ответ.
— Тесен мир! Может, когда-нибудь и расскажешь.
Холодный осенний ветер зашумел, ударил в лицо. Стая черных птиц кружила над Бухенвальдом.
3
Буфетчик налил кофе, взглянул с вопросом.
— Спасибо, — кивнул я. — Остальное попозже.
Чашки здесь примечательные, больше напоминающие кружки, высокие, странной формы с характерным рисунком на боку. И буфетчик приметный, крепкий, годами за тридцать, с неистребимым тропическим загаром. Еще бы военную форму, а не белый халат, получился бы самый настоящий сержант, из тех, что гоняли нас перед отправкой в Никарагуа.
Кофе, конечно, так себе, но не беда. Горячий, и ладно.
— Норби! Я не могу начать переговоры с руководством другой планеты, — сказал мне сегодня ФДР. — Меня не поймут, половина конгрессменов уверена, что земля плоская и стоит на трех китах. Республиканцы, впрочем, предпочитают думать, что это слоны.
Каждому свое. Если верить врачу, у большинства бессонница обостряется летом, в самую жару, которая здесь, в Вашингтоне, действительно невыносима. Я не так счастлив, бессонница настигает меня по ее собственному желанию. Ноябрь на середине, долгие темные ночи, дождь лупит в стекла, как, например, сейчас. Спи моя радость, усни, в Белом доме погасли огни! Так нет же.
— Передайте им, Норби, вот что. Пусть купят, возьмут в аренду да хоть завоюют кусок территории десять на десять акров, назовут его Клеменцией, и я тут же их признаю. Не зря же британцы придумали Тауред! Только не в Антарктиде, там все уже поделено, будет много вопросов.
Виски всегда помогает, при бессоннице тоже, но с этой работой пить я почти бросил. Неделю назад купил бутылку граппы из Лимузена, настоящей, с сертификатом, поставил в шкаф и с тех пор смотрю на нее по вечерам. Рассказать кому, не поверят. Нельзя, нельзя…
Промучившись несколько ночей, я надел плащ и вышел прямо под холодный дождь. И повезло, через пару кварталов от дома наткнулся на эту закусочную. Работает круглосуточно, светло, чисто, опрятно, кофе терпимый. И никто не гонит. Если смотришь отсюда на темную улицу, кажется, что попал в аквариум или в космический челнок, особенно под утро, когда улицу тонет в тумане.
— Вспомните открытие Америки, Норби. Изабелла Кастильская не спешила объявлять миру, что Колумб нашел новый континент. Индия, всего лишь Индия. И завидовать станут меньше, и делиться ни с кем не надо. Сначала все изучить, понастроить крепостей, подготовить кадры колонистов…
ФДР мудр, мы тоже стараемся. Удалось переманить трех умников из Тауреда на очень хорошее жалованье, теперь пишут мне докладные. ФДР предложил поселить их у себя в Шангри Ла, так что мне многие завидуют. Каждый уикенд, а то и в будние дни, езжу в гости к Президенту! Умники, кстати, с ним, считай, подружились, особенно которая не умник, а умница. Но это уже точно не мое дело.