Конвой оказался самым обычным — два хмурых ландскнехта в штатском, каждый сам себя шире, а вот сопровождающий, точнее сопровождающая…
— Меня зовут tovarisсh Дора Богарне. Так и называйте!
Годами за шестьдесят, но лицо странно гладкое, словно утюгом прошлись. Ни грамма косметики, серая блузка, темная юбка почти до земли, мужские ботинки. Если все вместе сложить, то почти Надежда Константиновна Крупская с фотографии в журнале «Огонек». Зато говорит по-французски чисто, куда лучше, чем она сама. По-немецки чуть хуже — акцента нет, но вроде как слова подбирает.
— Осанка, юная фройляйн[8], осанка! В моем детстве нам привязывали деревянную линейку к спине. О, да! Тогда мне очень хотелось придушить классную наставницу, а теперь я ей очень, очень благодарна.
Осанка еще ладно, но временами tovarisсh Дора Богарне принималась напевать, причем репертуар весьма отличался от того, что можно услышать по московскому радио.
Песня — ладно, но иногда, когда Соль делала вид, что спит… Вот сейчас, например! Плоская серебряная фляжка, маленькая стопочка…
— Russkaja vodka! — восхитилась Соль, привставая и накидывая одеяло. — Tovarisсh Дора Богарне, а мне можно?
Спутница, ничуть не смутившись, выдохнула, а затем погрозила пальцем.
— Юная фройляйн! Я давно заметила, что вы не спите. Водка?! Я даже в 1918-м до такого не опускалась! Это, юная фройляйн, балтийский чай. Рецепт сообщу, когда вам исполнится восемнадцать.
Откинулась назад, прикрыла веки.
Оставалось подивиться, что поклонницу загадочного балтийского чая большевики не расстреляли в помянутом 1918-м.
Бухарест они проехали еще вечером, там стояли почти час, теперь поезд спешил к венгерской границе, если верить расписанию, вывешенному в коридоре. Вагон спальный, два человека в купе, охрана в соседнем. И еще дипломатические паспорта, пограничники, еле взглянув, поспешили пожелать счастливого пути. А у нее самой никаких документов нет, только табель из школы-интерната.
Интересно, что все это значит?
Глядя в окно поезда и считая придорожные телеграфные столбы (если есть часы, можно без труда определить скорость), Соль не раз вспоминала памятную поездку в Москву. Тогда, в начале лета, ее тоже везли под конвоем. Когда велели надеть орден, поняла, что не арест. Значит встреча? Но с кем? Оказалось, с давним знакомым — с наркомом Берией. Тот, впрочем, сделал вид, будто видит ее впервые. Еле кивнул и стал смотреть в сторону. Разговор вела скромно одетая старушка в железных очках, которую звали tovarisсh Андреева. Как выяснилось, она работает в Красном Кресте. Чем занимается эта организация, Соль, конечно, знала и очень удивилась, особенно когда tovarisсh Андреева принялась задавать вопросы. Старушку интересовало буквально все, но прежде всего, не обижают ли учащуюся интерната Зофи Ган, а главное, не нарушаются ли ее «права». Поскольку неделю назад директор лично разрешил слушать радиоприемник в его кабинете — каждый день, причем не менее часа! — Соль решительно заявила, что «права» не нарушаются. При этом она заметила, как с немалым облегчением вздохнул нарком Берия. Вновь удивилась: выходит, нарком не так всемогущ, как сообщали читанные ею во Франции и в Германии газеты?
Под конец tovarisсh Андреева заявила, что Красный Крест будет и дальше внимательно «отслеживать» ситуацию, и если появятся новости, немедленно ей сообщит. Сердце дрогнуло. Новости? Отец станет ее непременно искать! Неужели?
На прощание нарком Берия соизволил обернуться и поглядеть ей прямо в глаза.
— Увидимся!
Соль уже это слышала, поэтому ничуть не испугалась.
Потом ее отвезли обратно в интернат, и все пошло своим чередом. Экзамены, каникулы, новый учебный год. И вот теперь, в самом конце холодного дождливого октября… На этот раз класс, несмотря на дождь, повезли в подшефный животноводческий совхоз. Там всех построили и направили на ферму, ее же отвели в сторону, где ждало большое черное авто.
7
Здесь и далее. Музыка Жоржа Ипсиланти, слова Георгия Храбака. В нашей реальности песня написана в 1945 году.
8
Здесь и далее. В некоторых случаях обращения «мсье», «мадам», «демуазель», «герр», «фройляйн» и другие оставлены без перевода.