Хранитель мифического потерянного города.
Нет, Ахмад был совсем не тем, кем казался. И мы все маскируемся, Стерн. Нами управляет пробитая в детстве, в пору взросления, перфолента. И мы защищаем источники нашей силы и храним их в тайне друг от друга.
И не является ли предательство, как сказал Ахмад, самой болезненной раной из всех, а самоотречение самым худшим видом предательства? Единственный грех, который мы никогда не сможем простить себе, и потому единственный грех, который мы не способны простить другим.
И этот метод секретного агента используют все, — из страха, я знаю, — из страха, что другие могут обнаружить, кто мы на самом деле. Нас настоящих.
Но мы-то с тобой не боимся, Стерн. Так что же в нас истинное… какая часть нашего «я» выводит нас за пределы очевидного сходства с другими и сближает с той фигурой, о которой мы говорили ранее, Кто этот таинственный незнакомец, который появляется в зеркале за стойкой бара, когда мы задумываемся в одиночестве, и смотрит… Кто этот незнакомец и почему так трудно быть одиноким?
Стерн пошевелился, потягивая напиток. Улыбнулся.
— Ну, я полагаю, другая часть хранится в том самом зеркала за стойкой; память образов и голосов. Когда ты смотришь на это зеркало, ты видишь там только меня и себя. А я, так как прихожу сюда с давних пор, вижу там много людей.
«Ага, — подумал Джо. — И медленно тянем рыбку…»
— Так скажи мне, ты видишь там первую женщину, которую когда-либо любил?
Стерн опустил глаза.
— Да.
«Вот оно. Опять всё упирается в бабу, мне даже немного скучно, — подумал Джо, — И теперь Стерн слушает эхо и напрягается, чтобы услышать начало. Медленно, шёпоты из глубины…»
— Ты можешь её видеть, Стерн? Интересно, как её звали.
— Элени.
— Ах, какое прекрасное имя! Имя из древних времён, несущее красоту для всех и особенно для Гомера, который пустил из-за неё в плавание добрую тысячу кораблей.
И где ты влюбился в неё, и кто она была?
— Это было в Смирне. Она была из старой греческой семьи денежных мешков. Мы поженились. Это было очень давно.
Джо был поражён. Он и не знал, что Стерн был женат.
— Расскажи?
— Это было, когда я впервые вернулся из Европы, и только начинал заниматься революционной деятельностью. Мы полюбили друг друга, поженились, и какое-то время всё шло чудесно. Но моя бродячая жизнь, наша молодость — возникло недопонимание, начались ссоры… Она бросила меня, вернулась, а потом ушла навсегда.
— Где она сейчас?
— Умерла. Она умерла много лет назад.
— Получается, молодой?
— Так и есть, — прошептала Стерн. — Слишком молодой.
— А от чего, болела?
Стерн беспокойно повернулся и посмотрел на Джо.
— Я не уверен. Проглядел небесные знамения.
Стерн резко отвернулся от Джо и пристально посмотрел в тёмное зеркало. Поднял руку и потянулся к зазеркалью, словно пытаясь что-то нащупать.
— Не у всех получается, — прошептал он. — Не все могут…
Он был в Афинах, когда услышал, что Элени умирает. Она бросила его во время Первой мировой войны, бросила его и Смирну и уехала жить в Италию. Она ненавидела войну, убийства и, значит, работу Стерна, хотя именно её дядя, Сиви, вовлёк Стерна в это грязное дело.
Много лет спустя, в Афинах, Стерн случайно встретил их общего знакомого, который недавно видел Элени.
— Боюсь, для неё всё кончено, Стерн. Элени спивается, разговаривать с ней бесполезно; долго так продолжаться не может. Она убивает себя.
А год назад Стерн сам стал наркоманом, хотя ещё не признавал этого — шёл период отрицания.
В ту ночь в гостиничном номере отеля думая об Элени, он признался себе, что зависим — начался период принятия, смирения с судьбой. В ту ночь он разобрал себя на запчасти и сложил обратно, так было надо.
Потом помолился, как сумел.
Он вспоминал, какой красивой была Элени, когда они впервые встретились на вилле Сиви у моря. И долгие ночи любви той первой весны и лета и осени и зимы. Нежность, волнение, «я туда попал?» — вот это вот всё.
Своеобразная молитва-послание к Элени. Возможно, однажды Элени тоже сможет вспомнить времена их чудесной любви.
Стерн вернулся к самому началу, в один весенний день в Смирне перед Первой мировой войной…
Солнечный день. Двое влюблённых, наебавшись и пообедав, бродят у гавани. Заходят в маленькое кафе, пустынное в этот час сиесты. И садятся за маленький столик в тени, под дуновения ветра с воды, в окружении тёплых красок брусчатки и парапета на голубом фоне.