Чего я не пойму, Стерн, так это того, что ты путаешь реальность и кукольный театр. Ты, кто всю дорогу варился в этом бульоне и знает о шифрах и масках; о том, что реально, а что нет…
Крики снаружи доносились всё громче, драчуны приближались. Джо снова повернулся ко входу, ничего не увидел и продолжал:
— Ты хотел образования новой страны, Стерн? Пограничников, визы и таможенников в красивой форме? Это то, к чему сводится твоя мечта? Мечта Стерна, который провёл свою жизнь, пересекая границы и доказывая, что они вымышлены, произвольны, бессмысленны? Других людей смущает реальность, Стерн, — им так удобнее, — но ты то знаешь истину.
Разве границы — это то, что искали древние греки? Разве поэтому они отправляли свои корабли? Их «Море Неизведанное» была душа человеческая, — ты сам сказал это, и вся твоя жизнь свидетельствует, что истинно важно только то, что внутри людей. Не номер паспорта, не место работы, не соблюдаемый дресс-код, не цвет страны на карте, не принадлежность к какой-либо религиозной конфессии…
Твой любимый Иерусалим есть и всегда был для всех людей мечтой о мире.[65]
Прикоснитесь к человеческой душе, и вы услышите отчаяние и надежду, и хотя эта недвижимость, — планета под нашими ногами, — может быть для нас всем, на деле это просто пылинка в уголку непостижимой Вселенной. Однако если отбросить высокомерие исключительности, исчезнет и уверенность в том, что для существования человечества есть какая-то цель, оправдание. А ты давал людям надежду, Стерн.
С улицы донёсся звук бьющегося стекла — солдатики от избытка чувств расколотили кому-то окошко. Стерн со своего места видел вход, а Джо приходилось крутиться.
— Чёрт бы побрал этот шум.
— Ничего страшного, Джо, обычная каирская ночь. Люди празднуют, потому что живы… Праздник жизни.
— Я знаю, знаю; дионисийский. А завтра человеку стекло вставлять; даже хорошие намерения конфликтуют и противостоят друг другу.
В ответ Стерн улыбнулся, во взгляде его была безмятежность.
«Какой странный и парадоксальный человек, — подумал Джо. — Загадочный и страстный, как сама жизнь».
Джо вспомнился момент, когда он не признал Стерна в образе нищего, бомжа, а всё же — главного приза для всех великих армий…
…анонима. Человека.
Глаза Джо заволокло пьяными слезами и он крепко схватил Стерна за руку.
— Ах, всё было правильно, Стерн. Ты же знаешь, я вижу вещи насквозь. Мы многое прояснили за эту ночь; мы сделали это, Стерн. И теперь ты знаешь, что всю жизнь делал важное дело. Ты — герой.
А меня ты уважаешь?
Стерн кивнул и улыбнулся своей странной улыбкой.
— Уважаю, Джо, отцепись.
Ты говоришь: важное, нужное дело… Может и так, Джо.
Мы сами создаём в наших сердцах небеса и преисподнюю; сон разума… Слаб человек.
Крики австралийцев раздались прямо за занавесом входа.
И кулак Стерна врезался в грудь Джо. Уух!
Джо слетел с табурета и спиной врезался в стену.
Ослепительный свет.
Рёв! посыпались осколки стекла и обломки мебели.
Всё в дыму.
И люди вокруг кричат, и бросаются бежать…
Джо вытащил из щеки вонзившуюся щепку, потом, шатаясь, поднялся на ноги и уставился на пустое место, где вот только что сидел Стерн.
И крики, и топот ног, и бар мигом опустел, а рёв всё звенит и звенит в голове Джо.
Среди криков ужаса звонко выделяется один: «В баре убило нищего, какого-то нищего…». Крик разносится в ночи снова и снова, «нищий был убит, нищий…»
Нищий… нищий…
Джо стоит, глядя на то место, где был Стерн. А Стерн ушёл. Ушёл в грохоте разбивающегося стекла, ослепляющего света и эха удаляющегося топота шагов. Джо улыбается и шепчет:
«В конце концов он всё понял и принял. Я видел это — в его глазах».
Крики снаружи стихли. Внутри бара и пыль и хаос и Джо трудно дышать и гул в ушах. Но Джо улыбается.
Нищий… нищий…
Часть четвертая
— 19 —
Золотой колокольчик и гранат
Тобрук пал. «Панцеры» Африканского корпуса Роммеля лязгают гусеницами немногим более чем в пятидесяти милях от Александрии. Потрёпанная британская армия пытается удержать линию обороны в Эль-Аламейне; если падёт этот последний рубеж, то немцы захватят Египет и Суэцкий канал, а возможно, и весь Ближний Восток.
Почти все британские войска покинули Александрию. Улицы Каира забиты машинами. Гражданские, — без вещей, взяв только деньги и документы, — удирают в Хартум, Кению и Южную Африку. Самые длинные колонны грузовиков дымят и пылят по дороге в Палестину.