Джо встал и снова сел.
— Уотли, — пробормотал он[34].
Лиффи кивнул.
— И, что? Что? И всегда кажется, что где-то там есть Уотли. Болезненно терзающий свою плоть, потому что он хочет, чтобы у него её не было, потому что тогда стала бы возможна чистота. Но фактор Уотли существует, и нет смысла отрицать это просто потому, что нам это не нравится. Какая-то часть нас всегда жаждет чистоты, ясности, абсолюта. Жаждет его, увы, хотя живая материя и ясность противоположны, как говорил Эйнштейн.
— И он был прав, как всегда, — сказал Джо. — Но мы, люди, кажемся гораздо более запутавшимися, чем любое другое живое существо, и почему?
— Потому что мы думаем. А нет ничего более губительного для ясности пути к цели.
— Это звучит убедительно, — сказал Джо. — Ваше или опять цитируете?
— Моё. Можно кодифицировать Второй закон Лиффи: «Если хочешь быть уверен, что знаешь, что делаешь, никогда не думай». …Но весь наш разговор наводит меня на подозрения, что если правда когда-нибудь всплывёт, у вас, Джо, будет много забот.
— Вы о какой правде?
Лиффи улыбнулся.
— Правда о Стерне, конечно. Разве важна правда о ком-то другом? Ведь так? Я часто задавался этим вопросом. Это был один из тех вопросов, на которые не было ответа, которые ещё до войны, одинокими ночами в пустых залах ожидания железных дорог мучили древнего ребёнка во мне, мою душу. — Лиффи мягко улыбнулся. — Вечный жид должен интересоваться такими вещами, в этом его предназначение. Тайна других лиц и других языков — чудо во всех его проявлениях… Смотреть и слушать.
Вскоре они покинули двор, Лиффи отправился записаться на приём к зубнику, а Джо до встречи с Блетчли прилёг отдохнуть.
Тем временем на крыше неподалеку, вглядываясь через бинокль в узкий дворик отеля «Вавилон», лежал на пузе наблюдатель. Глухой как пень, он умел легко читать по губам. Тем не менее, в то утро он обнаружил, что испытывает трудности с человеком по имени Лиффи, из-за того что губы этого человека постоянно двигались, говорил он или молчал. Покусывая и жуя, рот Лиффи никогда не отдыхал.
Собеседник Лиффи, по имени Джо, читался легко. Но к сожалению, большая часть диалога пришлась на Лиффи.
«Им это совсем не понравится, — подумал наблюдатель, — Чёртов губошлёп».
Джо задремал и, проснувшись и взглянув на часы, понял что опаздывает. Он ополоснул лицо, бегом спустился вниз, перебежал дворик и открыл дверь в тайный подвал выданным Ахмадом ключом. Скорее сбежал по ступенькам и распахнул вторую дверь, ожидая нагоняя.
Блетчли, однако, встретил его в хорошем настроении. Как только Джо вошёл, Блетчли отложил газету и встал, протягивая для пожатия единственную руку.
«Так вот что он прятал! Калека».
Джо начал извиняться за опоздание, но Блетчли отмахнулся:
— Неважно, я только налил вторую чашку чая. Желаете присоединиться?
Джо согласился, и Блетчли потянулся к чайнику.
«Господи, он ещё пытается улыбаться. Бедолага».
Блетчли был одет в старый комплект хаки и имел сегодня совершенно непрезентабельный вид. В первую их встречу он показался элегантным и даже эффектным в своём деловом костюме, пусть и с пиратской чёрной повязкой на глазу. Но в мешковатых хлопчатобумажных брюках и мятой рубашке Блетчли выглядел потрёпанным. Слишком большого для него размера брюки неровными складками обхватывали талию, ботинки повидали много дорог. Один из рукавов рубашки был закатан, в то время как пустой болтался непристёгнутым. Теперь Блетчли выглядел совсем не впечатляюще. Хрупкая усталая фигура.
На мгновение Джо померещился одинокий садовник, нанятый обрабатывать чужой сад за кров и еду.
Блетчли налил чаю, улыбаясь Джо изрезанным шрамами лицом. Как ни странно, часть шрамов, похоже, была приобретена им относительно недавно.
«С такой рожей только и улыбаться. Квазимодо», — посочувствовал Джо.
— Я заходил сегодня утром поздороваться с Ахмадом, он упомянул, что вы рано вышли на прогулку. Я и сам ранний воробей, всегда таким был. Конечно, в такое время как сейчас в любом случае долго не поспишь. Так же без сахара?
— Да, спасибо. Есть что-нибудь интересное в сегодняшних газетах?
— В основном Роммель, как обычно, — сказал Блетчли. — Он всего в сорока милях от Тобрука, и ничего не происходит. Как будто Роммель заранее знает о каждом нашем шаге. Чорт возьми, но именно так оно и есть.
Джо подул на чай в металлической чашке и задумался. А что, если это правда? насчёт Роммеля. Что, если он знает каждый британский шаг заранее? Могут у него быть такие хорошие источники информации?
— А колонки местных новостей? — спросил он. — Есть любопытное?
— Сплетни. Один слышал то, другой это. Я, кстати, всегда читаю их с интересом, не обязательно по работе. Они дают мне такое… странно интимное представление о Каире и повседневной жизни здесь или, по крайней мере, иллюзию этого. — Блетчли швыркнул чаем. — Вы ещё не пытались связаться с Мод, не так ли?
— Нет. Я следую инструкциям.
— Инструкции, — пробормотал Блетчли. — Я уверен, что наши руководители не пытаются контролировать каждое ваше движение, я полагаю, они хотят, чтобы вы работали как сами считаете нужным. И мне также кажется, что они думают, что чем раньше Стерн узнает что вы здесь, тем лучше. Стерн всё равно сразу узнает, стоит вам приступить к работе.
— И когда мне разрешат начать, как вы думаете?
— Стартуете сегодня же, наверняка. Сразу как Стерн уедет по заданию, которое удержит его вдалеке от Каира минимум две недели. Этого времени вам должно хватить для хорошего забега.
— А Стерн в это время не сможет поддерживать связь с кем-нибудь в Каире?
— Ни с кем, кто мог бы рассказать ему о вас.
— Хорошо, — сказал Джо, поднимая чашку и колеблясь стоит ли рисковать вновь обжечь губы. Заодно он пока пытался придумать что сказать, потому что чувствовал, что важно попытаться сблизиться с Блетчли. Джо решился, и показал рукой на повязку на глазу Блетчли.
— Это у вас с прошлой войны?
— Да, — ответил Блетчли, удивленный прямотой вопроса.
— А как это случилось? — спросил Джо, глядя через край чашки.
Блетчли опустил взгляд и замер. Он долго молчал, уставившись на стол единственным глазом. А когда наконец заговорил, голос его был совершенно бесстрастен.
— Это было в самом начале прошлой Мировой войны. Я смотрел в подзорную трубу, когда пуля попала в неё и разбила корпус, вонзив осколки металла и стекла мне в глаз и оторвав мышцы руки. Друг перевязал руку и попытался вытащить осколки из глаза, но не смог. Потом прилетела ещё одна пуля, друг был убит и мне пришлось ждать помощи пять или шесть часов в одиночестве. Позже удалось восстановить переносицу и немного облагородить руку, но процесс удаления фрагментов из глазницы затянулся. Это длилось и длилось, месяцы, годы… Очень долгое время я чувствовал себя бесполезным.
Джо печально покачал головой. Блетчли не подымал глаз от стола.
— Хуже всего было то, что я кадровый военный, и в армии у меня теперь не было будущего. Когда вы молоды трудно принять тот факт, что у вас никогда больше не будет шанса делать то, чему вы хотели посвятить всю свою жизнь. Это не то же самое, что с самого начала обнаружить свою непригодность. Но время лечит.
Джо кивнул.
— Вам наверняка досаждают головные боли.
— Иногда, но обычно это просто ощущение внутреннего зуда, что-то будто гложет мой мозг; оно всегда там и это, видимо, навсегда.
— Сочувствую.
Несколько минут они просидели молча. Потом Блетчли вдруг быстро заморгал и прикрыл повязку на глазу платком, что-то вытирая.
— Я хотел, чтобы мне вставили стеклянный глаз, но кости вокруг глазницы раздроблены, и протез нечем удержать. Врачи несколько раз пытались, но не сработало. И, поскольку больше ничего нельзя было сделать, мне пришлось довольствоваться повязкой.
Джо уверил собеседника, что она скрывает большую часть увечья.
Блетчли продолжал вытирать слёзы.
— Я ненавижу то, что это пугает детей, особенно в этой части мира, где верят в дурной глаз. Дети не выносят моего вида. Стоит мне взглянуть на ребёнка, и он начинает кричать. Это заставляет меня чувствовать себя монстром.
— Вы давно здесь работаете?
— Здесь пока недолго, в основном я работал в Индии. Я там вырос, в семье военного. Когда я оклемался после госпиталя, мне предложили работу в разведке. Она показалась мне самой близкой к армии, так что я, естественно, согласился. А на Ближнем Востоке я только с начала этой войны.
34
Whatley — переводчик просил совета, и аноним сказал: «Иван Пупкин, Какъеготамов и т. п.»; фамилия, используемая как: некто, некий.