И большая тёмная голова Стерна откидывается назад, и таинственная улыбка появляется на его лице.
— …так что мы теперь не только вправе менять себя. Мы должны измениться. Наше детство как расы заканчивается, и нет пути назад, нет спасения в варварстве, нет способа потерять себя в бессмысленности нашего животного прошлого. Теперь мы обязаны стать свободными, чтобы вообще быть. Ребенок внутри нас инстинктивно предпочитает клетку, и войны этого века — последние истерики нашего затянувшегося детства, но войны не могут продолжаться бесконечно, и мы все это чувствуем. Наши игрушки-убийцы стали слишком умными, и наши поля смерти покрыли всю Землю, и теперь мы должны либо повзрослеть, либо отказаться от жизни. Я имею в виду: полностью уничтожить себя…»
О да, — думала Мод. — Стерн и его непобедимые мечты, и легионы маленьких людей, которые черпают Надежду из огня, пожирающего его. Из души Стерна, с тёмными уголками алкоголя и морфия и рушащейся верой в осуществление его видения грядущего… Он сказал, что устал. Он сказал, что устал.
С маленького балкона Мод смотрела на мягкие огни сонного города, думая о пустыне в нескольких милях отсюда, где на бесплодных песках в слепой ярости убивали друг друга огромные армии, словно свирепые животные, рвущие и царапающие в ночи.
Бедный Стерн, — думала она, — бедные мы все. И станем ли мы похожими на него? …или для нас это слишком? и нам не выжить.
— 9 —
Менелик
Джо проснулся в крошечном номере отеля «Вавилон» воскресным утром, провалявшись в лихорадке с вечера пятницы. Большую часть этого времени Лиффи просидел за столом рядом с койкой Джо, присматривая за больным. Джо попросил воды и, выпив, стал рассказывать о своей поездке в монастырь. Пока он говорил, Лиффи неловко ёрзал, и лицо его всё больше и больше скукоживалось. Наконец он открыл рот и громоподобно рыгнул, за чем последовал взрывной шквал бульканья и вздохов. Он слабо улыбнулся, похлопав себя по животу.
— Как тебе такое рассуждение, Джо: ты говоришь, «Блетч»? Ну, это зловеще, ещё как, но не могу сказать, что ты меня удивил. Впрочем, уже ничто связанное с войной меня не удивляет. Даже если циклоп Блетч — всевидящий аббат Монастыря. Это безумие, вот и всё. Это всё безумие и я постараюсь не думать об этом…
И тут снова шумно забурлило его нутро.
Джо спросил Лиффи, доводилось ли ему слышать о двух женщинах, известных как сёстры.
— Слышал, конечно, — сказал Лиффи, — но это тебе ничего не даст. Каждый, кто хоть раз бывал в Каире, что-нибудь да слышал об этих львицах прошлого, настолько старых, что ходят слухи, будто они когда-то были близки со Сфинксом; естественно до того, как его обратили в камень. Но, как обычно с волшебными историями, эта случилась давным-давно, и теперь легендарные сёстры в уединении живут в плавучем доме на Ниле, над течением вод наблюдая за течением времени… Но что же мы имеем в итоге? Блетчли подался в философы? Потерял хватку и решил, что тёмная година войны — это самое подходящее время разгадывать загадки Нила и Сфинкса? Серьёзно? Мне это кажется маловероятным.
Джо кивнул.
— Да, конечно, но Блетчли умеет за множеством слов скрывать важное. Последнее, что он упомянул почти на одном дыхании, это старика Менелика и сестёр, но вот почему? И какая может быть связь между ними и сегодняшним Стерном?
Лиффи задумался.
— Сегодня, время, — пробормотал он. — Здесь и сейчас… Это интересный вопрос, не так ли? потому что кто знает, что здесь и сейчас в голове у кого-то другого… О!
Лиффи улыбнулся и присвистнул.
— Подожди, дай-ка подумать! В голове Сфинкса Стерн стоял на смотровой площадке, которую Менелик смастерил для себя в прошлом веке. А ведь это не единственное тайное место, дорогое сердцу старого мудреца. В городском саду над Нилом есть его склеп, древний мавзолей, где он провёл последние годы своей жизни. Как насчёт него, Джо? Подойдёт?
Джо потёр глаза.
— Как по мне, это звучит подходяще. А как насчёт этого? — Он посмотрел на бутылку джина на столе.
— Ну что ж. Сегодня Ахмад использует этот склеп как свою секретную мастерскую, место, где он хранит печатный станок, гравировальные инструменты и так далее. Я до этого дойду. Но сначала припомни: когда Блетчли упомянул старика Менелика и сестёр, не указал ли он на что-то, что могло их объединять?
Джо нахмурился.
— Пожалуй… вот: «старик Менелик тоже был в своё время светской фигурой».
Рука Лиффи выстрелила, и он едва не сделал Джо похожим на Блетчли.
— Точно. И кто, совершенно случайно, оказывается у нас экспертом по всем каирским социальным вопросам, имеющим отношение к прошлому?… Кто, как ты думаешь? Ахмад? Почему Ахмад? Да конечно Ахмад и никто другой! Ведь его специализация — колонки светских сплетен в газетах тридцатилетней давности… Итак. Похоже Блетчли хочет сказать, что для того чтобы узнать правду о Стерне, надо сначала узнать правду о старике Менелике и сёстрах. И ключом к этому станет экскурс в прошлое Ахмада, ведь именно он держит в руках ключ от склепа Менелика. От своей подпольной мастерской, от законспирированной правды, или «Искры».
Лиффи пукнул.
— Слишком окольный путь? «Нормальные герои всегда идут в обход». Держу пари, эта задача оказалась не по зубам «Энигме» Блетчли и его монахам. Поэтому-то ты единственный человек, живущий в отеле «Вавилон» кроме самого Ахмада. Это устроено Блетчли. Так что твой путь начинается с нашего местного отшельника прямо здесь, в отеле «Вавилон». И ясно, что на этом этапе путешествия на восток все дороги ведут к Ахмаду.
Лиффи глубокомысленно кивнул.
— Да, Блетчли постарался своим хитровыебаным монашеским способом дать тебе понять, что это путешествие не столько в пространстве, дитя моё, сколько во времени. Главное не реки, горы и пустыни, которые нужно пересечь, а воспоминания, которые нужно исследовать. Восстановить прошлое, заглянуть в пещеры и обозреть открытые пространства, смотреть и слушать, отмечая местные пословицы и поговорки… Сейчас, Джо, ты должен узреть саму идею этого рушащегося скита, где ты единственный постоялец. Опустевшего Вавилона, который ты делишь только с одним человеком… Короче говоря, что это за «Отель Вавилон», дитя моё? И кто есть Ахмад, и чем он занят в этих руинах, в то время как по всему миру бушует ужасная война?
Лиффи рассмеялся, потом посерьезнел.
— Отчасти я тебе завидую, Джо. Я не слишком хорошо знаю Ахмада, но чую, что у него за душой есть целые миры, а возможно, даже целая тайная Вселенная. И, похоже, старый Менелик каким-то образом оказался в центре далёкого иероглифического прошлого, своего рода Чёрного Солнца, вокруг символа которого некогда вращалось множество жизней. И поскольку Ахмад обладает странной способностью перемещаться из этого мира в другой и обратно, тебе не стоит ожидать последовательного повествования об искомом. Потому что ты намерен исследовать память Ахмада, не так ли? а память по стреле времени распределена неравномерно, не так ли? и владелец памяти, Ахмад, он посередине, между прошлым и будущим. Тебе, Джо, предстоит иметь дело исключительно с проблесками истины и предположениями и осколками и черепками, как мог бы назвать их Менелик. Из этих разрозненных фрагментов мы и попытаемся восстановить чашу, тот хрупкий сосуд, что когда-то в других эпохах содержал вино других жизней… Полагаю, этого следовало ожидать; в конце концов, мы находимся в Египте. Черепки, да; удачное сравнение, по-моему. Джо, как считаешь?
Джо улыбнулся.
— Боже мой, Лиффи, как много дел твоё воображение нашло для меня в день воскресный.
Лиффи закатил глаза и потом кивнул.
— Действительно. Что ж, поскольку нельзя трудиться, давай рассмотрим твой бизнес умозрительно. Мои дела подождут, хотя на сегодня у меня запланирован откровенный разврат, кувырки голых потных тел… Н-нда, так с чего мне начать? Рассказать ли тебе об Ахмаде, или об отеле «Вавилон», или о музыке времени? Подожди-ка, есть у меня идея, и это начало будет не хуже любого другого. Итак, почему бы не начать с пианолы?
Лиффи фыркнул и засмеялся.
— Ты видел это чудо, я знаю, что видел. Там, внизу, под десятилетиями пыли, стоит она — Пианола всего сущего. И что, во имя всего святого, она там делает?
Джо дёрнулся, словно собираясь встать, а Лиффи отвернулся и уставился на бутылку джина на столе.
— В этой бутылке заперт Джинн? — спросил он.
— Вполне вероятно, — пробормотал Джо.
— И ты хочешь его выпустить? Освободить его?
— Это казалось не такой уж плохой идеей.
Лиффи нахмурился и энергично покачал головой.
— Сначала бизнес, Джо. Пианола имеет приоритет. Ну вот. Каждое воскресное утро, после того как сидя на высоком табурете за стойкой Ахмад выпьет кофе и сжуёт кунжутные вафли, он на часок запускает пианолу. Ахмад называет это: «перебирать прошлое». И пианола перебирает своими шпенёчками последний сохранившийся перфорированный рулон с мелодией «Дом, милый дом». Можно сказать, Ахмад вкушает ностальгию по ушедшей эпохе.