Майор нахмурился. За то короткое время, что он проработал в Леванте, несколько чрезвычайно сложных операций было проведено почти полностью на основе информации, предоставленной Стерном. И, наверняка, в прошлом были и другие подобные операции.
— Это не значит, что он не работал на нас, — продолжал полковник. — Просто в конце концов…
Полковник прервался, пытаясь упорядочить свои мысли. Вдруг ему вспомнился непонятный инцидент, произошедший до войны, побег Стерна из дамасской тюрьмы летом 1939 года.
Неясный эпизод. Сидеть тогда Стерну оставалось двадцать четыре часа. Однако он рискнул жизнью, чтобы сбежать. Почему?
Позже полковник говорил об этом со Стерном, а тот перевёл всё в шутку, неуклюже ёрзая в кресле и тем, казалось, принижая свою мужественность. Стерн утверждал, что внезапно почувствовал себя более бесполезным, чем обычно, и из одной прихоти решил попытаться доказать своё превосходство над сирийскими охранниками. Он даже показал полковнику шрамы, которые заработал, выцарапывая из стены кирпичи, глубокие корявые борозды, уродующие тыльную часть большого пальца правой ладони. Полковник заметил, что раны, должно быть, весьма болезненны, но Стерн пожал плечами и убрал руку.
— Пустяки, — сказал он, смеясь. — Действительно существенные раны никогда не беспокоят тело, не так ли? Они режут глубже и оставляют шрамы в другом месте.
А потом перевёл разговор на качество виски. Но теперь инцидент в Дамаске вновь тревожил полковника, и он взял в руки досье Стерна. Насколько полковник помнил, Стерн сказал, что после побега из тюрьмы отправился в Хайфу и оставался там до тех пор, пока несколькими неделями спустя не разразилась война и не перетянула все взгляды к себе.
Полковник остановился на одной странице в деле. Сводный отчёт резидентов, подтверждающий присутствие Стерна в Хайфе в августе 1939 года. Перечитывая отчёт, полковник обратил внимание, что все разрозненные кусочки информации получены от людей, которые или точно являлись, или предположительно были сионистскими активистами, связанными с незаконной иммиграцией в Палестину.
Полковник перевернул страницу и подумал о Польше.
Почему вдруг такая ассоциация? Просто потому, что немецкое вторжение в Польшу последовало вскоре после побега Стерна?
Нет. Была связь, и он быстро нашёл ее. Короткий абзац из отчёта информатора турецкой полиции в Стамбуле. Информатор якобы видел Стерна в Стамбуле вскоре после побега того из Дамаска. Стерн делал поддельный польский паспорт и отчаянно пытался организовать тайную поездку в Польшу. В Пырский лес[2] под Варшавой, на загадочную миссию особой важности.
Или информатор хитрил чтобы оправдать свою нужность, подсовывая враньё без доказательств. Мелкая ложь за мелкий прайс?
При нормальных обстоятельствах полковник улыбнулся бы этой паутине догадок. Турецкая полиция была бюрократически безалаберна, много бумаги и мало толку. Слухи, принесённые шёпотом посетителей какого-нибудь кафе? стол и письменный прибор дрейфуют в затуманенном мозгу турецкого полицейского, лениво пыхтящего гашишем…
По перекрёстку Европы и Азии шарашились целые легионы информаторов, готовых подтвердить что угодно в обмен на незначительную подачку. Даже тот факт, что тело именно этого информатора позже выловили из Босфора, ничего не значил, учитывая ситуацию в Стамбуле тем предвоенным летом.
И всё же?
Полковник закрыл папку и нахмурился.
Пожалуй, он совершил серьезную ошибку, приняв на веру объяснения Стерна. Возможно, Стерн действительно совершил тайную поездку в Польшу, никому об этом не рассказывая.
Почему? удивился полковник. Что бы это значило и что он мог скрывать? Зачем солгал и позаботился о том, чтобы иметь ложное алиби?
Стерн был необычайно опытен и умён. Он посвятил себя делу, которое, вероятно, было слишком идеалистическим, чтобы когда-либо быть реализованным, но всё же понятному, ясному идеалу.
Вернее, так это выглядело раньше. Потому что теперь стало очевидно: кто-то другой наткнулся на польское приключение Стерна, решил раскопать его поглубже, а раскопав увидел нечто неожиданное. Некую загадку, разгадку которой армянин впоследствии пытался подтвердить, вопрошая Стерна.
Незадолго до того, как в бар влетела граната, и Стерн погиб, спасая чужие жизни.
— Так чём мы остановились, майор?
— Я не уверен. Вы говорили о важности работы, которую Стерн делал для нас, а потом у вас появились сомнения.
— Да, ситуация неясная. Потому что такова сама суть этой операции с участием армянина. Где-то у кого-то возникло сомнение в Стерне, как мне кажется. Сомнение с очень серьезными последствиями. И человек, откуда-то знавший Стерна, был завербован, чтобы узнать о нём что только возможно. Человек со стороны.
— «Пурпурный армянин», — сказал майор.
— Да, профессионал, который, возможно, был другом Стерна когда-то, или кто, возможно, пересекался с ним в прошлом. Ну, армянин сделал своё дело, и полагаю, успешно. Либо он узнал некий секрет Стерна, либо подошёл достаточно близко. — Полковник откинулся на спинку дивана. Он слегка захмелел и в его голосе слышались восхищение и даже трепет. — Боже мой, Вы просто не сможете оценить масштаб этой задачи, майор. Я-то лично курировал Стерна. Нюансы, тонкости. Он вырос в этих краях и знал каждый уголок и его окрестности, каждый язык и диалект. В этом с ним было попросту не сравниться. Он мог отправиться куда угодно и прикинуться кем угодно, и, казалось, был вездесущ. Держал в голове всё, что могло послужить его целям. Опишите крошечный кусочек пустыни, и он его узнает и назовёт координаты. Упомяните магазин в закоулках любого базара из сорока сороков — он бывал там и знал владельца. Необыкновенный опыт общения. И скромность. Вы даже не чувствовали глубины познаний этого человека, пока он случайно не упомянет какую-то неожиданную вещь. Цены на устриц и Авиценна… — Полковник поморщился. Он наклонился и передвинул протез. — Во всяком случае, армянин, должно быть, узнал всё, что смог, а затем отправился с этим к Стерну, что странно само по себе. Логичнее ожидать, что прежде следует пойти к тем, кто тебя нанял. Но очевидно, что армянин этого не сделал. Потому что эти люди теперь знали бы, что Стерн мёртв, а они не знают. Пока не знают, потому что я им ещё не сказал. Итак, армянин отправился прямо к Стерну, — продолжил полковник — Связался с ним и назначил встречу, а затем пришёл в бар и рассказал Стерну что обнаружил, выложил секрет если и не полностью раскрытый, то близко к тому. Поэтому Стерн и заулыбался. Ведь наконец, после всех этих лет увёрток, кто-то открыл правду о нём.
— Стерн отреагировал бы на это улыбкой? — спросил майор. — Почему не огорчением?
— Понятия не имею. Возможно, это связано с тем, кто таков армянин. Он, во всяком случае, выложил добытые факты, а Стерн улыбнулся «с облегчением». Выражение, использованное вами.
— Джеймсоном, — поправил майор.
— Да, Джеймсоном, нашим «альтер эго». Так что у нас есть эта улыбка Стерна и, следом, недовольство армянина. И вот тогда разговор накаляется. Армянин не соглашается с тем, что делает Стерн, не может согласиться, и спорит с ним об этом. Но Стерн уверен в себе. Он убеждён в своей правоте и продолжает оправдываться. (Опять ваши слова или, вернее, Джеймсона.) Потом влетает граната, и Стерн спасает жизнь армянину, — полковник помолчал, — Важно: что узнал армянин? Я пока не знаю почему, но это очень важно. В последнем акте этой игры-жизни Стерна, именно в нём и скрыта разгадка. Ещё виски?
Майор налил обоим. Из ходиков высунула нос кукушка. Когда оказалось, что полковнику больше нечего сказать, майор решил задать свои вопросы.
— Как вы думаете, чьих это рук дело? Монастыря?
— Да, без сомнения. Спереподвыподвертом — обычный для Монастырской операции подход.
— А что насчёт армянина?
— Мне никто не приходит на ум. Честно говоря, понятия не имею. Конечно, я знаю, кто первоначально использовал эту пурпурную семёрку, поскольку сам помогал собрать её для него. Три или четыре года назад в Палестине, в связи с арабским восстанием. Но сейчас это представляется неважным.
— Кто это был?
— Парень из рядового состава. Его звали сержант О'Салливан.
— Сержант О'Салливан, — пробормотал Майор. — Вы имеете в виду того самого сержанта О'Салливана? «Нашего Колли»?
— Oх, да! Мне даже в голову не пришло, насколько он был некогда знаменит. Полагаю, вы слышали о нём, хоть и были очень юны в ту пору.