Белль медленно, напряжённо возвратилась на своё место.
Элис залпом опустошила бокал и улыбнулась Джо.
— В тот вечер я выпила слишком много хереса, признаю, и я возбудима. А ещё, как говорит Белль, я — импульсивный, переменчивый и непрактичный человек. Но мы такие, какие есть, не так ли? Белль хорошо разбирается в фактах, бумагах, цифрах и тому подобном, а я — нет. Когда я вспоминаю что-то, то думаю о цветах, узорах и впечатлениях. Просто я такая, какая есть.
Белль продолжила вязанье. Джо заметил её любящий взгляд на сестру.
— Ты прекрасно рисовала когда-то, — сказала Белль.
— О нет, ты мне льстишь, но мне самой нравилось, вот что важно. Это был способ самовыражения. Я тогда верила, что к пятидесяти годам стану признанным художником.
Маленькая Элис опустила глаза.
— Но не вышло, — добавила она тихим голосом.
— У сестры искалеченные руки, — тихо сказала Белль. — Артрит. Это началось много лет назад. Очень несправедливо.
— Ну, — пробормотала Элис, — мы не можем получить от жизни всё. И есть, конечно, причина, почему что-то должно быть так, а не иначе. По крайней мере, я всегда себе это говорю.
Она улыбнулась светлой улыбкой.
— Я мечтательница. Белль права. Когда я была маленькой, то просыпалась рано и убегала в поля, чтобы почувствовать ветер в волосах, а потом залезала куда-нибудь на дерево, чтобы шпионить за людьми. Ясно-понятно что на самом деле я не шпионила за ними, просто мне нравилось смотреть поверх стен. Я ненавижу стены, я не-на-ви-жу стены. Я лазала по деревьям, заглядывала в чужие дворы и сочиняла истории о том, чем заняты люди за стенами. Когда по утрам я выходила из дома, Белль ещё была в постели, но когда я возвращалась, она сидела на крыльце и читала книгу. Белль прочитала всё детство. Мама называла её «книгочеем». Белль была усидчива и не игруча, как другие дети.
Тебя всегда манил запах книг, не так ли, дорогая?
И я никогда не могла этого понять. Я хотела бегать, исследовать мир и жить как цыганка, и никогда не понимала, как кто-то может весь день сидеть сиднем.
Белла сморщила нос. Она довольно принюхалась.
— Ты глупая. Как ты думаешь, что такое чтение? Я могу в книгах объехать вокруг света.
— Исторические книги, — сказала Элис. — Ты всегда читаешь историю. И когда я возвращалась, мы с тобой сидели на крыльце, а мама выносила нам печенье и молоко, и я рассказывала вам с мамой всё, что видела, а вы говорили, что я всё выдумала. А потом ты рассказывала мне истории из своих книжек, и я говорила, что ты сама их придумала.
Элис засмеялась.
— Что за парочкой мы были. Так сильно отличались с самого раннего возраста.
— Да, — прошептала Белль. — Дядя Джордж всегда так говорил. Он повторял, что никогда не поверит, будто мы — такие разные — близнецы.
— А в дождливые дни, — сказала Элис, — ты вытаскивала на крыльцо табурет и забиралась на него и притворялась императрицей на троне, помнишь? Великая императрица всего сущего, а я была твоей фрейлиной и приносила твои драгоценности.
— Ты ведь не возражала? — спросила Белль.
— О, нет, мне очень нравилось. Особенно, когда ты просила подать корону и я подносила её на подушке. Я ждала в дверях, пока министры займут свои места, а потом очень осторожно — только б не уронить! — шла между ними. И возлагала корону на твою голову. О, я была так горда доверием. А потом, отпустив министров, мы шли в спальню, и ты драпировала меня шарфами и шалями, и я танцевала перед зеркалом и тобой. Интересно: почему я всегда представляла Клеопатру танцующей в прозрачных вуалях?
— Не знаю, — сказала Белль. — Возможно, ты где-то видела фотографию. Или синема «Тридцать первое июня», там привидение леди Джейн… а, нет — это позже. …И ты была такой красивой.
— Да ну?! не красивой.
— Но ты была такой! Прекрасной маленькой мечтой; ты просто парила в воздухе.
— Нет, — прошептала Элис, — я была сама собой. Но книги никогда и не утверждали, что Клеопатра красива, не так ли?
— Они говорили только, что она очаровательна и в ней есть лёгкость. И это то, что всегда привлекало меня — лёгкость, свет. Любой дурак может родиться с красивым лицом. Это ерунда.
Внезапно руки Белль замерли над вязанием. Она уставилась в пол, и Элис сразу это заметила.
— Что случилось, дорогая? Боли?
— Нет. Я думала об игре в Великую императрицу всего сущего, почти девяносто лет назад. Каким глупым это кажется.
Императрица чего, спрашиваю я вас? Нашего маленького крыльца?
Белль загрустила.
— Так было хорошо, — тихо сказала Элис. — Ты была Ею, ты же знаешь.
— Я была кем, дорогая?
— Императрицей нашего крыльца. Для меня это было так.
— Ах, — Белль закатила глаза. — Ну, думаю, это уже кое-что.
— Ещё какое «кое-что». Я больше никогда в жизни не была так горда ответственностью, как тогда, когда вносила корону в твой королевский зал и министры склоняли головы, а я входила, высоко держа подушку и так боясь споткнуться! Но ты улыбалась мне, Белль, и я верила, что не споткнусь и всё будет хорошо.
Это были самые счастливые моменты в моей жизни, — прошептала маленькая Элис, — и ими останутся. Навсегда.
Когда часы в гостиной пробили три четверти, Белль извинилась и ушла принимать лекарства. Как только она вышла из комнаты, Элис подошла к Джо и села рядом. Она положила руку ему на плечо.
— Наклони голову, пожалуйста. Я хочу посекретничать.
Джо так и сделал.
— Это касается моей сестры. Я знаю, что иногда она кажется ворчливой, но у неё такие ужасные боли! Сначала она сломала одно бедро, потом другое, а потом все эти операции, когда вставляли пластины и спицы, и врачи сказали, что она никогда больше не будет ходить, потому что в нашем возрасте ничего не заживает. Но они ведь не знали Белль, верно? Когда Белль решает что-то сделать, она сжимает зубы и делает.
Маленькая Элис тепло улыбнулась.
— После всех этих операций Белль решила, что снова пойдёт. И она продолжала пробовать и пробовать, плотно сжав губы и сопя носом, и, наконец, пошла! Врачи сказали, что это чудо, но я знала, что это — Белль.
Белль делает вид, что не верит в чудеса. Она предпочитает думать, что слишком рациональна для таких вещей.
Маленькая Элис весело рассмеялась, а потом вновь стала серьёзной:
— Она только снова научилась ходить, как у неё случился инсульт. Вот что ты заметил в её походке, она частично парализована. Обычно это я приношу ей лекарства, но сегодня она не захотела моей помощи, потому что ты здесь. И вот почему я позволила ей принести тебе виски и налить мне хереса, потому что она очень хотела сделать это сама. Гордая Белль, вот такая. Она желает сохранить образ.
Я решила, что тебе следует знать. Чтобы ты не думал о ней плохо.
— Я никогда и не посмею, — сказал Джо.
— И у неё есть писательский талант, представь. Она создавала красивые рассказы на французском и русском языках, которые выучила в основном самостоятельно, по книгам. И остроумные комедии, которые заставляли вас смеяться ещё долго после представления. Всем знакомым нравилось. Белль собиралась переплюнуть Жорж Санд, а я — Веласкеса.
Мы с ней строили такие планы! делились мечтами…
Маленькая Элис посмотрела на свои руки.
— Мечты эти для нас обоих остались мечтами. Но Белль не переставала писать. Работа, которая стала для неё самой значимой, — это история жизни Александра Македонского для детей; она трудится над ней долгие годы. Три или четыре тома готовы, но до конца ещё писать и писать. Там у неё всё рассказано просто и прямо, чтобы ребёнок мог понять и суметь оценить великие достижения. Белль описывает не столько военные победы, сколько путешествия по чужим землям, и обычаи странных народов, с которыми встречался Александр. Чтобы дети поняли, что значит желать, стараться и не полагаться на судьбу. Когда-нибудь Белль закончит эту историю, я знаю.
Элис застенчиво подняла глаза.
— А может и нет? Может быть, Белль не хочет кончать. И история Александра Великого будет длиться вечно, как Нил?
Маленькая Элис улыбнулась.
— Это правда, что характер зависит от того, где живёшь, что ешь и какие пьёшь жидкости. А мы живём здесь так долго, что уже плывём сквозь время, словно во сне.
О да, мы древние и знаем это. Иногда мне кажется что мы стары как пирамиды, столько всего прошло мимо нас.
Она засмеялась.
— Но я опять разболталась, не так ли? Белль права, я ничего не могу с собой поделать. Но, видишь ли, я никогда не собиралась стареть, и даже сейчас не чувствую себя старой, хотя выгляжу на все свои сто десять лет, примерно. Я знаю, это прозвучит странно, но внутри я чувствую себя точно так же как тогда, когда ребёнком по утрам убегала из дома и возвращалась и видела Белль сидящей на крыльце, читающей, а мама выносила нам печенье и молоко. Внутри я всё та же.