Она согласилась, потому что для Бернини это было лучшее, что можно желать. И она всегда благодарила за это Стерна, хотя подозревала, что средства, к бабке не ходи, выделил Джо. Потому что у Стерна таких денег не было, а Джо был из тех, кто умел их добывать. Таким образом, у Бернини появились два отца, два человека, чьи жизни на протяжении многих лет были неразрывно связаны с жизнью Мод…
«Эхо, — подумал Джо. — Отголоски солнца и песка и моря и винного источника на берегу залива Акаба… отголоски давнего месяца на Синае…»
Джо поднёс раковину — маленькое сокровище Мод — к уху, и прислушался…
Она вернулась с кухни, села рядом с Джо и откинула назад волосы.
— Чего ты вдруг так уставился?
Джо улыбнулся.
— Ничего.
— Я сделала что-то странное?
Джо засмеялся.
— О, лимонад. Я забыла про лимонад. Как глупо с моей стороны. Ужасно, как блуждает мой разум.
— О чём ты там думала?
— Бернини. Размышляла над твоими словами. Я понимаю это, ты знаешь.
— Конечно, понимаешь, Моди. Иногда мне кажется, что все всё понимают, только вот как берутся делать — так всё через жопу. А ведь у каждого из нас есть внутреннее понимание всего прошлого и будущего. Достаточно, чтобы кто-то просто напомнил нам о вещах, которые мы уже знаем. И, в свою очередь, нам надо передать это знание другим. Стерн научил меня этому, а потом я узнал об этом побольше, семь лет проведя в пустыне.
Звуки пустыни тихие, нужно слушать очень внимательно. И только тогда, даже если реальность уже внутри тебя, можно услышать её шёпот.
— Джо, я знаю, Бернини особенный. Просто сегодня я сбита с толку твоим появлением.
— Да, так много сожалений, Моди. Что мы имели и что потеряли, что с тех пор делали и что не сделали… Это сбивает с толку, я знаю, и это печально.
«Ему про Фому, он — про Ерёму. Где это видано, чтобы женщина о чём-то сожалела?», — это Мод подумала, а произнесла вот такое:
— Милый Джо, есть ещё кое-что, — тихо сказала она. — Ты не говоришь мне, почему ты здесь, в Каире. Это из-за Стерна? наверняка. И я полагаю, что ты не можешь сказать, и, честно говоря, я боюсь услышать… Стерн много значит для меня, и всегда будет значить, и этого ничто не может изменить… Но Джо? Скажи мне только одно.
Она отвернулась и покачала головой. Слезы заблестели в её глазах.
— О, какая разница, не стоит ничего говорить. Я уже знаю ответ.
— Нет, Моди, всё равно спроси. Некоторые вещи лучше обсуждать прямо, а не намёками; даже когда мы знаем ответы.
Она уставилась в пол.
— Хорошо… Прошлой ночью я видела Стерна. Мы с ним отправились в пустыню и просидели всю ночь у пирамид, а он говорил со мной так, будто всё кончено, и даже сказал, что это последняя ночь в его жизни. Я пыталась сказать ему, что мы не можем знать наверняка, но он утверждал, что уверен, а на рассвете сфотографировал меня «Лейкой», чтобы я могла…
Но, Джо, это правда? Для Стерна всё кончено?
Джо кивнул…
— Да.
— Ты имеешь в виду, что нет никакого способа… вообще никаких шансов?
— Не с тем, что случилось. Нет.
— О, я не хотела ему верить. Так трудно представить, что это происходит со Стерном, который и с самых опасных заданий всегда умудрялся вернуться. Почему-то ты никогда не думаешь…
Джо взял её за руки.
— Но откуда ему это известно? — спросила она. — Откуда ему это известно?
— Этому у меня нет объяснения. Он просто знает, что всё, кирдык.
— О боже, я чувствую себя такой потерянной…
— Моди, попытайся услышать меня, мне нужна твоя помощь. Я перелетел Атлантику в позе эмбриона, наслушался разных сказок, меня травили снотворным и вином — и всё это для того, чтобы узнать правду о Стерне, а времени почти не осталось. Помоги мне увидеть Стерна и я узнаю правду от него самого. Это может создать тебе проблемы с людьми, на которых ты работаешь, даже серьёзные проблемы. Но ты можешь сделать это для меня? ради Стерна, ради всех нас.
Мод опустила голову.
— …Я могу передать ему сообщение.
— Где он сейчас? Ты знаешь?
Мод повернулась и посмотрела на закрытое окно. Тонкие линии солнечного света обрамляли его сплошную темноту.
— Там, — прошептала она. — Там, одетый как нищий. Он сидит там будто внутри разрушенного города своей мечты.
Он так старался найти своё святое место! ему не удалось, но он никогда не переставал верить, Джо. А сейчас произошло что-то ужасное. Он сидит там и думает, что потерпел неудачу. Он видит свою жизнь превратившейся в руины, и считает, что старания ни к чему не привели, и вся боль и страдания были напрасны.
Он одет в лохмотья нищего. Он не боится, но одинок и побеждён, а он не должен так себя чувствовать… О, Джо. О боже.
Мод отёрла слезы.
— Прошлой ночью он сказал так много вещей, которых никогда раньше не говорил. Некоторые из них я уже знала, и ему не нужно было повторять, но некоторых я не знала, не гадала. Он решил, что потерпел неудачу, а я не смогла убедить его, что это не так. Я чувствовала себя совершенно беспомощной.
Мод всхлипнула.
— Стерн, лучший из людей. Стерн. Он так много делал для других, а теперь думает, что всё было зря…
Джо, не дай ему умереть с таким поганым чувством… заставь его посмотреть иначе. Пусть он увидит, что дорог людям.
Мод вскочила на ноги.
— Подожди, я принесу лимонад. Мелочи должны продолжаться… они должны продолжаться, иначе остановится жизнь.
Когда Джо ушёл, Мод уселась поудобнее, и принялась вертеть на запястье тонкий браслет. «Какая странная штука жизнь, — думала она, — какая противоречивая». Браслет напоминал ей о ремесле, изучаемом Бернини — починке часов. А время было тем, во что живущий ощущениями Бернини даже не верил.
И ещё она задалась вопросом, что, — в такое время как сейчас, — может означать этот дар от сына. Может быть, эта простенькая вещица станет последним воспоминанием о многих мирах, о бабочках в животе, которые она знала со Стерном, с Джо?
Мод одна, в полумраке, вертит узкую ленточку браслета и размышляет о смысле любви… О чуде, которое нужно ценить превыше всего…
Бывает, только-только найдёшь потерянное — и потеряешь снова на долгие, долгие годы.
— 18 —
Крипта и Зеркало
— 18.1 —
Склеп
Древний просторный склеп старика Менелика прячется под общественным садом у Нила.
Тайное звукоизолированное хранилище, обнаруженное египтологом в девятнадцатом веке, в самом начале его блестящей анонимной карьеры. Склеп был избран бывшим рабом и экспертом по граффити в качестве своего дома для престарелых, когда он решил отказаться от света солнца и общества мёртвых фараонов и навсегда уйти в подполье.
Посреди склепа стоит массивный каменный саркофаг, который когда-то принадлежал матери Хеопса, вместительный, выложенный пробкой. Саркофаг много лет служил старому Менелику уютной спаленкой. На куче подушек отправился Менелик проводить вечер жизни, попивать чаёк в тишине и иногда процарапывать иероглифы, вспоминая шальную многолетнюю славу. Успокаивающее чрево саркофага в своё время естественным образом превратилось в гробницу старого Менелика, когда огромная каменная крышка опустилась на место; Менелик планировал, что навечно.
У дальней от входа в склеп стены расположился ручной печатный станок.
Если не считать станка, склеп точно такой же, каким был во времена старого Менелика:
В углу стоит клавесин.
Тут и там расставлена мебель викторианских времён, некогда выкрашенная в цвет Шервудского леса; краска отслаивается. Меблировка полностью состоит из крепких парковых скамеек, чудовищно тяжёлых из-за чугунных планок, связывающих ножки.
Скамейки расположены так, чтобы, когда Менелик каждое воскресенье открывал свою гробницу, посетителям можно было свободно передвигаться.
Стены склепа сплошь покрыты иероглифами и изящными, — на любителя, — настенными росписями.
На скамейке рядом с Джо лежит книга, забытая Лиффи. «Бубер, — глянул Джо на обложку. — Замечательный старый чудак, который искренне верит, что человек и Бог могут общаться. Неудивительно, что Лиффи любит ускользать от хаоса на поверхности и вести здесь тихую беседу. Почему бы и нет? Хаос никогда не приносил народу хорошее. Хотя, кто этот народ теперь удерживает?»
В руке Джо хрустела пачка иностранной валюты. Купюры были взяты наугад из аккуратных стопок, сложенных вдоль стен хранилища. Фальшивые неисчислимые суммы болгарских левов, румынских бани и турецких парас.[64]
64
Uncounted sums of Bulgarian leva and Rumanian bani and Turkish paras.
I was in the Paras before. — До этого я жил в Париже.