— Твоё стремление дойти до конца меня не удивляет, — сказал Стерн. — С того момента, как я увидел тебя на площади рядом с Мод, я боялся, что ты не отступишь.
— А до того, как увидел меня, ты знал, что я в Каире?
— Нет, я понятия не имел, это был шок. Когда я увидел тебя, то сразу понял: зачем ты здесь, кто это устроил и чего ждать дальше. Надо мной долго висел этот Дамоклов меч поездки в Польшу; как говорится: «многознание приводит к беде». Я, правда, не ожидал, что они решат найти и привлечь тебя; но, если подумать, твоё участие имеет смысл, не так ли?
— Думаю, так оно и есть, Стерн.
Скажи-ка, когда мы впервые встретились лицом к лицу, и ты, сидя с протянутой рукой, играл нищего, когда я сжалился и дал тебе денег, зачем ты, бессовестный негодяй, их взял?
Стерн засмеялся.
— Я был голоден. А гордости у меня, как у Фальстафа.
— Ну, ладно, опустим. Но почему ты не связался со мной после той встречи?
— Я думал об этом, но надеялся, что ты найдёшь достаточно, чтобы доставить Блетчли некоторое удовлетворение, и не пройдёшь весь путь. Я просчитался.
Джо потянулся за бутылкой.
— Бывает. И что же нам теперь остаётся, Стерн, паре неудачников? Когда мы осушим последнее в нашей жизни стекло. Просто обдумываю это и пытаюсь взять себя в руки, прежде чем отправиться из подземелья наверх. Мы попадём под грузовик или полетим с крыши?
Стерн раскрыл ладони и посмотрел на них.
— Возможно. возможно. Это опасно — жить среди людей, не так ли? В пустыне у вас может закончиться еда или вода, и чтобы умереть понадобится перетерпеть некоторое время. В цивилизованном обществе процесс выгодно ускоряется.
Стерн улыбнулся.
— Но я бы не торопился думать, что это наш последний напиток.
— Нет? Ну, я рад это слышать, мне никогда не нравился возглас: «Закрываемся!». Тогда, сколько беззаботного времени у нас впереди?
— Не знаю, — сказал Стерн. — Полагаю, у нас есть только несколько часов, а пока можно расслабиться.
— Это может показаться странным, Стерн, но факт в том, что я уже расслаблен. Прошлой ночью мне поспать не довелось, но чувствую я себя прекрасно.
— Ты провёл ночь с Белль и Элис, знаю.
— Почти всю, но как ты узнал? Ты ведь не следил за мной? или следил.
— Нет, но у меня есть друзья-товарищи — нищие. Попрошайничество развивает внимательность.
Джо кивнул… «Секретная армия Стерна. У некоторых есть танки, у некоторых монахи, у Стерна — нищие».
Стерн продолжал:
— Мне так же сообщили, что утром ирландец устроил в Каире ужасный переполох. Чуть ли не бунт.
— Было дело, — Джо глотнул арак. — Пока при памяти: я что хотел сказать… То письмо, что ты написал мне о смерти брата. Это прекрасное письмо, Стерн, и я не забуду твоего участия.
Брат был человек своеобразный, себе на уме. Но знаешь, я спрашивал о его смерти у Блетчли, и он дал мне понять, что ты специально ездил на Крит, чтобы узнать, что случилось с этим О`Салливаном. Это правда?
Стерн неловко пошевелился.
— Может быть.
— Ты сделал это или нет?
— Я ездил, да, — сказал Стерн.
— Спасибо. — Джо поковырял в носу и прилепил козявку к скамье. — А как насчёт Блетчли?
— Он мне нравится. Он порядочный человек.
— Ты ему доверяешь?
— Он делает свою работу; да, я ему доверяю.
— И теперь его работа — это мы?
В ответ Стерн протянул руку и коснулся руки Джо.
«И тишина, — думал Джо, — и мёртвые с косами стоят».
— Ну хрен с ним, — сказал Джо, — Есть ещё одна вещь, которая меня беспокоит. Эта вывеска над дверью!
Стерн повернулся взглянуть, потом заговорил, словно издалека:
— «Панорама» раньше была недорогим рестораном на открытом воздухе над рекой. Облюбованная драгоманами веранда, ограждённая решётками с виноградными лозами и цветочными горшками, и бассейн с утками, и клетка с павлинами, и крепкое тёмное вино в кувшинах, и огромные блюда с пряной бараниной… Столетие назад трое молодых людей взялись проводить там долгие воскресные дни, есть, пить, общаться, и им это так понравилось, что стало для них традицией, как для врача и его друзей тридцать первое декабря и баня.
— А, так вот о какой панораме речь. Я слышал об этом ресторане, но не знал его названия. И трое молодых людей — это твой отец, Стронгбоу, и Менелик, и Коэн, который позже стал широко известен как сумасшедший. Трое молодых людей каждое воскресенье отправлялись в ресторан, прежде чем отправились каждый в своё путешествие. И они возвращались в «Панораму» целых четыре десятилетия, и это был легендарный сорокалетний разговор на берегу Нила.
— Да, — размышлял Стерн, — это продолжалось сорок лет, пока мой отец не стал арабским святым. Но подойдя к концу своей долгой жизни он решил, что хочет увидеть Менелика в последний раз. Коэн к тому времени уже умер. Отец отправился из Йемена в Каир и, в один воскресный день незадолго до Первой мировой войны, он и Менелик пришли в старый ресторан.
— И они нашли эту вывеску?
— Да, — сказал Стерн. — Эту вывеску и пустое место.
Джо тихонько свистнул.
— Так как они тогда поступили? Пошли искать другой ресторан?
Стерн покачал головой.
— Нет, они никуда не пошли. Они были слишком стары, чтобы пить, и слишком стары, чтобы вкусно жрать, и знали они друг друга так хорошо, что не было смысла даже говорить. Так что они просто сели на пустыре, прислонились к вывеске спиной и весь день наслаждались видом. Время от времени один из них посмеивался над воспоминаниями, которые приходили ему на ум, и так прошёл день. Потом, когда солнце начало садиться, они встали и ушли, Менелик вернулся в свой саркофаг, отец — в свою палатку в Йемене. И так они попрощались с девятнадцатым веком.
Джо очень тихо свистнул.
— Ну это прямо как в сказке, — сказал он. — «И после сорока лет честных, хриплых разговоров на берегу Нила, глубоко под землей висит приглашение в сказку».
Удивительно, как такая необъятность круговорота времени может уместиться в столь краткой легенде.
И панорама действительно двигалась… и конечно, так было и есть.
Стерн помрачнел.
Тяжело поднялся на ноги и начал расхаживать по склепу, не обращая внимания на Джо и всё остальное, его глаза лихорадочно бегали, догоняя какой-то мираж.
Джо зачарованно смотрел на него, встревоженный внезапным превращением Стерна.
«Див, как есть див. За ножик бы не схватился».
Джо тихо сидел, разглядывая лицо Стерна, исхудавшее до кости. Жёсткие плети истончившихся рук. Лицо человека, которого всегда преследовал голод, безжалостный неутоляемый голод, зовущий за горизонт.
Здесь, сейчас, Стерн был нищим. «Он настоящий нищий, — пришёл к выводу Джо. — У Стерна это не просто маскировка. Сейчас он, — в лохмотьях, хромающий, — тот самый нищий духом человек».
Стерн был одновременно многими людьми во многих местах, поистине всеобъемлющим и изменчивым демоном, который отважился так глубоко проникнуть в глубины человеческой души, что каждый звук, который он слышал там, давно стал лишь отголоском стука его собственного сердца. Странное и загадочное присутствие его коснулось жизней многих людей.
Джо знал нескольких таких. Одного или двух в Иерусалиме, одного в Смирне, а теперь и в Каире.
И Мод.
Никто не был ближе к Стерну, чем она.
А сколько других людей было в других местах? Скольким людям помогли его участие и любовь? Сколько жизней отмечено встречей с ним…
«Беспокойная душа, — подумал Джо, наблюдая, как Стерн расхаживает туда-сюда. — Шило в заднице».
Возможно, его душа задержалась на пороге святости.
Ведь, как говорил поэт, этот порог ужасен…
Стерн повернулся.
— Я должен выбраться отсюда. Я больше не могу здесь оставаться.
Джо поднялся на ноги.
— О`кей. Куда мы направимся?
Стерн на мгновение задумался.
— Есть одно место, куда я начал ходить много лет назад, ещё когда был студентом, арабский бар. Он маленький, в переулке. Там будет безопаснее, чем где бы то ни было. Это место недалеко от отеля «Вавилон», что хорошо — Блетчли не будет искать нас так близко от твоего дома.
— Чудно. И за прилавком там будет висеть старое треснутое зеркало.
— Да, зеркало, как в любом баре. Как ещё можно пить одинокому посетителю, если вдруг бармен — трезвенник.
— Это да. Идём?
— Только дай мне минутку.
— Конечно, — сказал Джо, — я пока осмотрю чудесный печатный станок Ахмада. Кто знает? Может, после того, как мы с тобой уйдём отсюда, никто больше не увидит эту волшебную машину. Склеп запросто может остаться запертым навсегда, и тогда придёт конец греческим лекам и албанским драхмам и Балканской реальности в целом. Кто может знать, а вдруг?