Выбрать главу

Мод помолчала.

— Анна проболталась мне, что Блетчли очень помогает ей и делает для неё очень много: документы, деньги и так далее. Меня это удивило. У него совсем не такая репутация.

— Я не думаю, что он бабник, — сказал Джо, — Совесть, наверное. Ты давно знаешь Анну?

— Нет. Стерн познакомил меня с Коэнами три или четыре месяца назад. Тогда встреча показалась мне случайной, но позже я поняла, что Стерн спланировал это знакомство, не сказав ни им, ни мне. Мы с Анной поразмыслили и разобрались.

И, как ты предложил, я отправила записку Белль и Элис, в которой объясняю, кто я такая, и испрашиваю разрешения прийти как-нибудь вечером.

— Очень мило с твоей стороны, Моди. В последние годы у них было мало посетителей, и я знаю, что они это оценят. Ты им понравишься. А главное для сестёр — что ты хорошо знала Стерна.

Мод принялась считать петли.

«Когда вы близки с кем-то, — подумал Джо, — можно обходиться без слов».

«Да неужели», — подумал Аськин.

Им осталось поговорить об одном человеке, посреднике между людьми и вечностью. И когда темнота сгустилась, Джо рассказал Мод о последних посиделках со Стерном.

— …и я понимаю, — заключил он, — что мы никогда не узнаем, узрел ли я дзен в глазах Стерна потому, что он был в мире с самим собой. Или потому, что он видел приближающуюся гранату-смерть. Но мы знаем последнее слово, которое он сказал перед тем, как произнести моё имя, стукнуть меня и спасти мою жизнь.

Мод сидела очень тихо.

— Да, — прошептала она. — Любовь…

* * *

Джо пробормотал что-то о своём стакане и пошарашился с балкона. Погрохотал мебелью в поисках выключателя и изобразил на кухне слона. Когда Джо вернулся на балкон, он пожал плечо Мод, прежде чем отойти и вновь присесть на перила.

— Смотри не чебурахнись, Джо.

Мне тут вспомнилось… Однажды Стерн процитировал мне кое-что. Стерн наткнулся на это в какой-то древней книге, а я запомнила потому, что образы оказались навязчивыми. Стерн сказал, что записи около двух тысяч лет. Ну да неважно, слушай:

«…а дальше — область внезапных песчаных бурь и ужасающих видений. Полноводные реки исчезают за одну ночь, ориентиры уходят вместе с ветром, солнце садится в полдень. Те странные места безвременьем своим изводят ум.

Но самое опасное, что нужно упомянуть, — это караваны, появляющиеся на горизонте и неуверенно колеблющиеся там в течение нескольких минут, дней или лет. Они то приближаются, то удаляются, то вовсе растворяются в миражах.

Погонщики верблюдов — просто отстранённые и молчаливые люди чуждой нам расы. Но хозяева караванов по-настоящему пугающи. Они носят странные костюмы, а глаза их то сверкают алчностью, то затуманиваются тайными мыслями.

В общем, эти люди — секретные агенты, вызывающие у властей наших страх.

Они представляют князей и деспотов тысячи беззаконных областей.

Или, быть может, они вообще никого не представляют? и потому один их вид заставляет нас дрожать.

Во всяком случае, мы знаем только, что в той области — перекрёсток их путей. Они встречаются, сговариваются о чём-то, расходятся и бредут дальше.

А куда и зачем? мы не можем быть уверены. Там не остаётся следов. Дуют ветра, подымая песчаные бури, появляются и исчезают реки и солнце, а верблюды теряются во мгле. Поэтому правда такова, что маршруты их не отследить. И тайной покрыты цели идущих с караванами.

И, чтобы Сын Неба правил долго, мы должны любой ценой защищать наши границы от таких людей».

Мод повернулась к Джо.

— Это из китайского отчёта о караванах в пустыне Гоби и обо всём на свете…

Она грустно улыбнулась.

— Но хватит! Давай больше не будем говорить о Стерне. Как говорится: «умер Камерер, да и останется с ним хер». Или я что-то переврала? язык-то чужой.

Дар лиц и дар языков, жизнь… И я имею в виду не только лица других людей, а и наши собственные… Все лица, которые нам дано носить и видеть в течение жизни… и все языки, на которых мы учимся говорить.

* * *

— Любопытно, что для описания жизни ты подобрала те же слова, которыми я говорил майору о Лиффи. Какое странное совпадение.

Мод задумалась, пытаясь вспомнить. Улыбнулась.

— Это совпадение, но я не знаю, насколько оно странное. Просто мы с тобой были вместе, когда впервые услышали эти слова.

— Да ну?

Мод просияла, она была так рада, что вспомнила.

— Да. Мы тогда только что вернулись с Синая, и это был наш первый вечер в Иерусалиме, и мы пошли прогуляться по Старому городу. И было многолюдно и шумно, и так запутанно после пустыни, подавляюще даже. Потом впереди вдруг поднялся большой переполох, и мы не могли пошевелиться в толпе. Разве ты не помнишь?

Джо улыбался.

— А, теперь вспоминаю.

— Это как-то связано с ослом, — сказала Мод. — То ли осёл сбросил свой груз, то ли пнул кого-то ногой, то ли просто кричал и не двигался с места, что-то в этом роде, и все вокруг размахивали руками и орали на всех своих языках, на всех — и знакомых нам, и непроизносимых, неслышанных нами прежде. Старый город. Все эти толпы людей, которые выглядели так, будто жили там и тысячу лет назад, и две, и три. Все они заходились в крике и размахивали руками так, будто миру пришел конец. Помнишь?

Джо кивнул, улыбаясь.

— Да.

— И тогда это случилось, — сказала Мод. — Рядом с нами раздался голос, просто ещё один голос в толпе, но слова возвышались над всем, в них звучали тоска и почтение. Отчасти молитва, отчасти тоска, отчасти Надежда. И ещё, как-то очень ясно… Иерусалим.

«О дар лиц, о дар языков»… помнишь?

— Ах да. Смех и крики, и осёл, вопящий в небеса, и хаос жизни со всех сторон, и ясный голос посреди хаоса, который мы двое смогли услышать. Это был один из тех прекрасных моментов, один из тех редких драгоценных моментов, которые делают всё происходящее стОящим и не должны быть потеряны… Такое всегда нужно передавать.

Как детям передаётся понятие Родины, а взрослым — понятие Мира.

Ты знаешь, что я собираюсь сделать когда-нибудь, Моди? Когда-нибудь я расскажу Бернини всё до последней детали.

Лиффи с его чудными ликами и Ахмад с тайным шкафом, и я с ними — соображаем чай на троих в висячих садах Вавилона. И Стронгбоу со своим увеличительным стеклом, и старый Менелик с его музыкой подземелья, и сумасшедший Коэн с его снами — и их пиры в оазисе под названием «Панорама». А позже — полусумасшедший Коэн и Ахмад-па на Ниле, с сёстрами, пьют шампанское из бокалов чистого лунного света. А ещё позже — большая Белль и маленькая Элис играют на фаготе и клавесине. А под неподвижными часами в пыльной задней комнате «Оптики Коэна» Дэвид и Анна мечтают попасть в Иерусалим. А ещё один Коэн и Ахмад-поэт и Стерн шагают по удивительным тротуарам жизни, три короля Востока, один с гобоем в руках, другой — с помятым тромбоном, а Стерн… Стерн перед рассветом играет Сфинксу на скрипке.

Богатство трагедии жизни, Моди, цикличность, полная противоречий. Бесконечная сказка сказок, — нелепых и правдивых, — полная вечных истин. Так почему бы не собрать их в старую холщовую сумку, которую Бернини всегда носит с собой? теперь, когда он только начинает своё путешествие.

Немного этого и немного того, и всё аккуратно уложено. Эта сумка — в некотором смысле часть королевства Бернини; по крайней мере, так он говорит. «Ничего особенного, просто мои сокровища»…

Я хочу чтобы он, — бродящий когда-нибудь там, в новом мире, — не расставался с наследием сказок.

Дать ему то, что он может понять сразу. Шутки, загадки и обрывки рифм, которые наш парень наверняка примет близко к сердцу и сделает своими.

Джо заухал филином во тьме.

— Да, Моди, я так и сделаю… Ведь это даже звучит как ответ оракула — «сумка Бернини»…[77]

* * *

Они поговорили и о других вещах, а время в ночи текло и ускользало в никогда.

Поговорили и помолчали на-дорожку, и, наконец, Джо встал, и Мод пошла его проводить, а он остановился, глядя на её выставку сувениров.

— Ты ведь выживешь, Джо, не так ли? Ты очень дорог мне, а от переживаний портится цвет лица.

— Хм. Ты тоже береги себя, и когда-нибудь придёт другое, лучшее время; когда-нибудь, после войны. Я знаю это, Моди…

Джо поднял морскую раковину, которую Мод нашла на пляже залива Акаба, где они были молоды, давным-давно, в начале любви. Он поднёс раковину к уху и прислушался, закрыв глаза. Потом обнял Мод, и поцеловал, и посмотрел в глаза, и ушёл.

Мод некоторое время стояла и смотрела на дверь, как будто она могла снова открыться. Затем вернулась на балкон и сидела в темноте с раковиной в руках, глядя на маленькие огоньки в ночи и думая о многих вещах, о мире лиц и голосов под звёздами. Время от времени она подносила к уху ракушку и слушала тихий ропот волн, вечно ласкающих пески памяти… сглаживающих… стирающих память.

Приливы и отливы целебного для души моря. Как однажды сказал Стерн: «приближаясь к морю, мы приближаемся к звукам бесконечности»… Теперь в руке Мод шуршало эхо крошечной вселенной; мягкие приливы и отливы — всего, что было и всего, что будет…

вернуться

77

It has a ring to it, Bernini's bag. A sound that can't be mistaken. — Born in is bag — Родился в сумке.