Мод некоторое время стояла и смотрела на дверь, как будто она могла снова открыться. Затем вернулась на балкон и сидела в темноте с раковиной в руках, глядя на маленькие огоньки в ночи и думая о многих вещах, о мире лиц и голосов под звёздами. Время от времени она подносила к уху ракушку и слушала тихий ропот волн, вечно ласкающих пески памяти… сглаживающих… стирающих память.
Приливы и отливы целебного для души моря. Как однажды сказал Стерн: «приближаясь к морю, мы приближаемся к звукам бесконечности»… Теперь в руке Мод шуршало эхо крошечной вселенной; мягкие приливы и отливы — всего, что было и всего, что будет…
«Сумка Бернини, — думает Мод много позже; вновь на балконе, и с ракушкой в руке. — Да, Джо прав, Бернини примет в свой мир эти сказки. О да, Бернини расслышит в них каждый шёпот, каждый шёпот… Если только у Джо будет шанс».
Конечно, в тот день полковник сказал Мод больше, чем просто предупредил о посетителе. Полковник вызвал её к себе в кабинет, закрыл дверь и, чего никогда раньше не делал, взял её руки в свои. И тихо и печально произнёс:
— …может быть сегодня, Мод, нам всем стоит подумать о том, что говорил Лиффи. Он говорил, что чудеса происходят постоянно, просто мы не поднимаем глаз.
Мы с тобой знаем, что мечты, как правило, пусты, слова легки, а жизнь тяжела. Но Лиффи тоже это знал; знал, но всё равно продолжал искать чудеса. Он старался видеть больше и больше попробовать, почувствовать, охватить. И для него чудеса случались…[78]
Мод вытирает слёзы и протягивает ракушку к звёздам, шепча:
— Это твоё. Это тоже часть тебя, как и Бернини, как и Джо. И как я…
— 23 —
— 23.1 —
Эхо Нила
Фонарь на углу пустого сейчас Каирского перекрёстка. Доносится бой далёких башенных часов. Час ночи.
Проходит пять минут, и проездом под светом фонаря грохочет маленький старомодный фургончик; его кремовые бока недавно окрашены, никаких надписей. Фургон вздрагивает и останавливается возле тянущейся вдоль квартала неосвещённой колоннады. Двигатель фургона продолжает работать. В тени колоннады прячутся закрытые магазины и маленький человечек. Человечек выныривает из тени и, открыв переднюю дверь, проскальзывает в фургон. Садится, поддёрнув брюки и смотрит на водителя.
Блетчли, держа обе руки на руле, кивает:
— Добрый вечер.
— Как скажете, — отвечает Джо.
Вспыхнула спичка, освещая салон за их спинами; это Джо закуривает сигарету.
— Там никого нет, — бормочет Блетчли.
— Теперь вижу, но я сделал это больше ради спокойствия вашего, — подпирающего колонны, — отряда. Во имя всего святого, за кого меня принимают? За головореза, вылезшего из катакомб, чтобы захватить Суэцкий канал? Я никогда не видел столь тщательно продуманных мер предосторожности.
— Времена сейчас опасные.
— Верю, и именно поэтому зажёг спичку. Чтобы ваша кавалерия увидела, что я не держу над вашей головой могильную плиту. Камень правосудия.
Блетчли громко фыркнул и запрокинул голову, издавая визгливый звук… Смех Блетчли, напомнил себе Джо. Адский смех Блетчли.
— Монастырский юмор, Джо?
Джо уставился на него.
— Ну, самое время — начать веселиться. Вообще-то, надо было успевать раньше, пока Лиффи был жив.
…хо-хо-хо… Юмор висельника, говоришь, Лиффи? Нет, я имею в виду нечто гораздо более Чорное, самое сердце черноты. Я адепт монастырского юмора, Лиффи, юмора безжалостного и беспощадного…
Как вы думаете, Блетчли? Будет ли такой юмор иметь успех в христианских провинциях или хорошие христиане, как немцы, предпочтут не слышать его, и не знать о таком? Предпочтут проигнорировать и притвориться, что этого просто не может быть. Что это просто отклонение? ваше и моё «ку-ку», я имею в виду.
Но мы могли бы посмеяться вместе с Лиффи, спеть и станцевать. Если бы он был жив. Весело шутить в пустых залах ожидания железнодорожных вокзалов. Или в концентрационном лагере? Шутки… Слишком чорные для добрых христиан? Или пусть нацисты убивают евреев? А если евреи — мы?
Блетчли внезапно рассердился.
— Джо, всё вышло не совсем так, как я планировал.
— Не совсем? Ох, я очень рад это слышать, мистер Блетчли. Мне бы не хотелось думать, что такое было спланировано. Потому что если бы это было так, это могло бы означать только то, что Бог последние десять или двадцать тысяч лет обретается в другой части Вселенной, подальше от чад своих. А не тратит всё своё время на размышления о великом размахе дел человеческих.
— Поговорим об этом позже, — сердито сказал Блетчли.
Он переключил передачи, и фургон рванулся вперёд.
Они остановились на пирсе у Нила. Вокруг был складской район, пустынные улицы и приземистые здания без окон. Вместо фонарей — свет луны.
Блетчли выключил двигатель, достал носовой платок и принялся вытирать кожу вокруг глазницы.
— Минутку, — отвернувшись, пробормотал он.
— Должно быть, сложновато водить машину с одним глазом.
— Есть такое.
— Но как вам это вообще удаётся?
Блетчли глянул на Джо и отвернулся.
— «Человек такая скотинка — ко всему привыкаешь». Расстояния определять паршиво. Пытаешься найти какой-то смысл в плоской картине. Это сложно, особенно когда дело доходит до внезапно появляющихся перед тобой людей. Можно запомнить улицу, здания, но нельзя запомнить людей. Их слишком много. И в любом случае, они постоянно меняют свои размеры и форму.
Блетчли убрал платок, потом посмотрел на Джо и отвёл взгляд.
— Давайте выйдем.
Блетчли вылез из фургона и прошёл несколько футов по пирсу. Остановился, глядя на Нил. Джо заметил, что Блетчли очень тихо закрыл за собой дверцу фургона.
Они стояли бок о бок. Джо бросил в Нил горелую спичку.
— Вы придержали дверцу. Зачем?
Блетчли пошевелился.
— Что? О, автоматически.
Джо кивнул. Он обернулся к тёмным зданиям и пустым улицам и принялся тихонько насвистывать.
— Это подходящее место, чтобы привести человека «прогуляться по доске». Но, конечно, вы привели меня сюда не для этого, надеюсь… Мы побудем здесь? Я бы хотел присесть. Устал очень.
— Располагайтесь.
Джо покряхтел и, свесив ноги, присел на край пирса. Блетчли сел рядом и достал из кармана фляжку. Выпил, сглотнул, вытер уголок рта рукой и протянул фляжку Джо.
— Бренди.
— Спасибо.
Джо сделал глоток, кашлянул, сделал ещё один.
— Бренди, как хорошо! для разнообразия. Я не жалуюсь на арабский «коньяк», не подумайте. Как говорят бедуины: «В песчаную бурю любой оазис покажется раем». Но «бренд» не дерёт глотку. Скользит гладко, как тропинка в полях Ирландии. Или как фелукка, кружащая по Нилу.
Видите, вон там?
Он снова выпил и вернул фляжку Блетчли, который поставил её между ними.
— И опять ясная ночь, — сказал Джо. — Ахмад находил забавным то, что я упоминаю погоду. «Здесь всегда одно и то же», — говорил он.
Блетчли смотрел прямо перед собой. Внезапно, словно что-то смахивая, он провёл рукой по лицу.
— Сначала я расскажу вам важные детали, — сказал он.
Джо кивнул, потом вдруг подался вперёд.
— Вы в порядке? — спросил Блетчли.
— Да. Измучен, вот и всё. Устал, до самых глубин души.
Блетчли взглянул на Джо и тихим голосом сказал:
— Сегодня вечером вы улетаете в Англию. Там вас посадят на другой самолёт, в Канаду. А когда вы доберетесь до Канады, то исчезнете. Но есть одно условие.
— Следовало ожидать, — сказал Джо. — Мир таков, каков есть. Так какое условие?
Блетчли смотрел прямо перед собой.
— Вы мертвы. А.О.Гульбенкян мёртв, а это означает, что агент, использовавший этот псевдоним, мёртв.
Джо нащупал сигарету.
— Навсегда, — добавил Блетчли, — официально и неофициально. Дело Стерна коснулось не только «жуков-плавунцов» и Монастыря, но потревожило и Лондон. Так что иначе никак.
У Джо задрожали руки. Он сжал их коленями и уставился на воду.
— И как я умер?
— В огне. Произошёл пожар.
— О.
Блетчли полез во внутренний карман пиджака и вытащил несколько листов бумаги. Он передал их Джо. Света Луны хватало, чтобы разобрать слова.
В верхней части первого листа были напечатаны название и адрес Каирского информационного агентства.
Ниже шёл текст:
«В коптском квартале Старого Каира вспыхнул пожар, уничтоживший обветшалый отель „Вавилон“. Пожарный инспектор предполагает, что очаг возгорания находился в захламленном дворике позади отеля, где, как сообщили соседи, портье недавно заимел привычку жечь ночами костёр; вместе с единственным, за последние несколько недель, постояльцем.
78
Не знаю, почему о Лиффи говорит полковник, если курировал его майор; но в оригинале так.