Терпкое вино и свежий сыр с маслинами... Эней забылся в мечтах и грёзах. Но упавшие на мраморные плиты пола молот с резцом вывели его из забытья. Тягостные мысли об Меланте опять завладели разумом. Опять воочию скульптор увидел сцену казни. И в то же время множество трогательных сцен любви и нежности со своей возлюбленной. Меланта... Боль моей души...
Погружённый в тягостные мысли, Эней вдруг услышал в тиши сада какое-то тихое, на грани слышимости пение где-то в темноте рядом с домом. Будто чей-то нежный девичий голос пробивался чрез плотную пелену мрака и забвенья. Отринув разум и рациональное сужденье, сердце Энея забилось в доселе невиданном восторге. Хотя, при здравом размышленье, кто мог бы петь во мраке, куда не достигают лучи светильных сосудов? Лишь демоны тьмы и мрака могли быть там, которым претил яркий свет. Однако всё пустое... Эней в волненье и тревоге замер. Сердце его бешено забилось, стало жарко, несмотря на одежду из всего лишь набедренной повязки. Скульптор узнал голос Меланты, которая в совершенной печали и тревоге звала своего любимого. Она призывала его к себе. Клялась в вечной любви и нежности. Тысячи мыслей закружились в голове скульптора. Мужчина отринул здравомыслие и осторожность.
Ужель всевластные боги Олимпа иль демоны Аида спасли его возлюбленную? Вернули ей жизнь, бережно пронеся чрез мёртвый мрак и ужас? А может, она просто выжила после паденья на острые скалы и таинственная нимфа ручья Аелла сберегла её нежное тело, дабы дать возможность влюблённым соединить свои сердца под ночным небом райской Этоллии?
Да, такое вполне возможно, думал Эней. А раз было возможно сие чудо, значит наконец-то пробил урочный час, дабы воссоединиться с возлюбленной.
Обуреваемый любовью, скорбью и надеждой, Эней вырвал торчащий из бронзового кольца в стене факел, поджёг его от лампады и быстро сбежал вниз, в тёмный сад по широким прохладным мраморным ступеням. Высоко поднимая факел над головой, Эней осмотрелся. Вокруг царили тишина и мрак, лишь нарушаемые стрёкотом цикад и криками ночных птиц. Но всё-таки она была где-то там, в этой густой тьме. Милая Меланта... Возможно, она заблудилась середь этого мрака и не могла найти путь к нему? Определённо, это было так...
Пробираясь чрез густые тёмные заросли фруктовых деревьев, Эней упрямо шёл вперёд. Но он ничего не видел в этих зарослей. Крикнув раз и другой, скульптор хотел уже возвращаться назад, к дому, как вдруг опять услышал тихий голос. И хоть он звучал тихо и приглушённо, как из под могильной плиты, несомненно, это был голос его возлюбленной.
Будь что будет... Эней через заросли стал продираться на голос Меланты, звучавший откуда-то от ручья, не обращая внимание ни на колючие ветви, раздиравшие его тело и одежды, ни на брызги горячей смолы, падавшие на волосы и спину. Мужчина стал бесчувственен к боли в своей смеси горя и надежды. И любви, конечно же...
Заросли кончились. Эней выбежал на небольшую поляну, освещённую скорбным светом Луны. Высокая трава вплотную подходила к ручью, за которым тёмными частыми колоннами возвышались высокие мрачные кипарисы. Под их тёмной сенью, в неверном свете факела он увидел бледную, знакомую до боли и слёз фигуру, которую мог узнать из тысячи подобных. С этой девушкой он хотел умереть в один день.
Меланта пела и протягивала к нему тонкие обнажённые руки, стоя по пояс в воде. Эта была она, такая милая, любимая, нежная. Тонкие окровавленные одежды спадали с её тонкого тела, обнажая небольшую грудь и белоснежные плечи. Эней вздохнул от радости и счастья, бросил зашипевший факел в траву и пошёл к возлюбленной, преодолевая сильное течение. Наконец-то он был счастлив после стольких дней горестей и боли. Наконец-то он нашёл своё счастье под тусклым светом Луны и мириадами глаз Астрейи.
Будет ли вам хоть когда-нибудь доступно сие счастье, что испытал Эней в тот радостный миг? Сомневаюсь. Даже прохладные быстрые воды Аеллы не охладили его разгорячённого любовью и нежностью тела. Да и могло ли быть иначе?
Подойдя к любимой, Эней обнял её, поцеловал в хладные губы и заплакал от любви и счастья, переполнявших его душу. И разве мог видеть обуреваемый любовью и счастьем мужчина, что целует он полуразложившийся труп, а руки его обнимают остов, сквозь ветхие одежды которого влюблённые пальцы ласкают не упругую белоснежную плоть, а лишь давно выбеленные водою и жаркими ветрами кости позвоночника?