Выбрать главу

— Вы знаете, кто издает «Дамский путеводитель по итальянской моде»? — спросил Криспин.

— Нет, — покачала головой девушка. — Я уничтожала все экземпляры не читая, чтобы никто их не увидел и не догадался. А вчера пришел какой-то человек из кондитерской и сказал, что вместо Ричарда Тоттла мы должны теперь ежемесячно платить его хозяину.

— Он назвал имя хозяина?

— Суитсон, с Милк-стрит. Я решила рассказать вам об этом, потому что Эдгар, мой жених, читал обо всех ваших приключениях и очень лестно отзывается о вас.

Дядя не может больше платить по сто фунтов в месяц, и я боюсь, что когда он откажется… если он откажется раньше, чем мы сыграем свадьбу, то… — Она поежилась. — Вчера, когда принесли ваше письмо, дядя Мэтью спал, и я прочла его первой. Я поняла, что это спасение, о котором я так долго молила Бога. Я подумала, что все расскажу вам, и даже если они все-таки отправят Эдгару письмо, то вы сможете поговорить с ним и убедить его не прогонять меня. Он поверит всему, что вы скажете. Я понимаю, что о такой услуге недопустимо просить незнакомого человека, но мне больше не к кому обратиться за помощью.

Криспин согласился поговорить с Эдгаром, если в этом возникнет необходимость, и ушел, обдумывая схему, которая выстроилась у него в голове. Она не только не облегчала его расследования, но, напротив, усложняла его и вряд ли могла принести пользу. Увеличивалось число подозреваемых в убийстве Ричарда Тоттла, поскольку любой из тех, кого вынудили подписаться таким варварским способом, мог покончить с ним, чтобы избавиться от кабалы. Значительное число потенциальных убийц ставило под сомнение прямую связь между смертью Тоттла и людьми, которые пытались уничтожить Феникса. А ведь Криспин принялся за расследование смерти издателя только потому, что надеялся выйти на этих людей.

И все же новый поворот событий не выбил Криспина из колеи. Когда же он вскочил в седло Фортуны и направил ее к дому, его мыслями снова завладела Софи Чампьон. Эти мысли, а вовсе не озабоченность поимкой убийцы Тоттла или врага Феникса, побудили его описать свой день Терстону в таких мрачных красках. И досадовал он прежде всего на отвратительную сцену, которую устроил Софи.

Криспин вынужден был признать, что его поведение было недостойно, несправедливо и бестактно. Разумеется, она что-то скрывает от него, утаивает правду об отношениях с крестным, но это не повод, чтобы так грубо вести себя с ней. В глубине души Криспин понимал, что она лжет прежде всего самой себе. А он сказал, что ему все равно, что с ней.

Многие люди лгали ему в его бытность Фениксом, и он ни разу не вышел из себя, не сорвался, сохраняя хладнокровие Криспин на собственном опыте знал, что ложь легче всего раскрыть, когда лгун убежден, что ему верят. Он осуждал свое поведение при последней встрече с Софи, зная, что так ничего не добьется. Он вдруг потерял способность мыслить здраво, и это раздражало его больше всего. Он досадовал на то, что, не зная правды об отношениях Софи со своим крестным, он не смог ни смириться с грязными слухами, ни отторгнуть их от себя. Софи была права: все это действительно не имеет отношения к его расследованию. Интересы Феникса никоим образом не были связаны со знанием истинных отношений между Софи Чампьон и Милтоном Гросгрейном. Криспин неустанно повторял себе, что ему следует прежде всего озаботиться интересами Феникса, а не графа Сандала.

Криспин уже направился было с визитом к кондитеру Суитсону, уверив себя, что действует в интересах Феникса, а не себя лично, когда ему в голову пришла счастливая мысль немедленно извиниться перед Софи, что пойдет на благо и Фениксу, и графу Сандалу. Таким образом он сможет вернуть ее утраченное доверие и получить ответы на оставшиеся незаданными вопросы. И еще перестанет наконец чувствовать себя законченным хамом. Криспином руководило вовсе не желание как можно скорее услышать голос Софи, когда он развернул Фортуну и пустил ее галопом к дому, а потребность вернуть себе внутреннее спокойствие. Он собирался уже взбежать по лестнице наверх, как вдруг налетел на невозмутимого Терстона.

— Ваша светлость, — докладывал слуга, пока Криспин снимал мокрый плащ, — у меня есть сообщение для вас от их сиятельств, ваших тетушек.

— Тетушки теперь решили надоедать мне своими лекциями через тебя? — угрюмо поинтересовался Криспин.

— Нет, милорд, они лишь просили меня выяснить, откуда вчера ночью раздавался такой странный смех. Они решили, что так может смеяться только сумасшедший, и хотят быть уверенными, что вы не прячете в доме какого-нибудь безумца. Ваш отец, покойный Хьюго, никогда не стал бы держать в доме умалишенного — это они просили передать вам.

Напоминание о безудержном хохоте Софи, который так неверно истолковали тетушки, развеселило Криспина.

— Надеюсь, ты подтвердил, что я действительно прячу в доме сумасшедшую женщину? — спросил он.

— Да, милорд. Но они, похоже, мне не поверили.

— Жаль. Кстати, а как поживает эта сумасшедшая?

— Не могу знать, милорд. Я не видел ее последние несколько часов. Она не притронулась ни к обеду, ни к ужину.

— Она ничего не ела? Странно. — Криспин решил, что она всерьез расстроена, если даже отказалась от еды.

— Она попросила меня отправить письмо в «Курятник», — продолжал Терстон. — Я подготовил его копию для вас, равно как и запись ее беседы с леди Артли.

— Что-нибудь интересное?

— Не думаю, милорд. Ответа на письмо не было. Заходил мистер Пикеринг, чтобы засвидетельствовать свое почтение мисс Чампьон.

— Хитрец Лоуренс, ну и хитрец, — покачал головой Криспин. — И как она приняла его?

— Он не входил к ней, милорд. И вскоре ушел — мне показалось, что ему не хотелось встречаться с их светлостями. Может быть, вы сообщите мисс Чампьон, что он приходил? Когда я в последний раз заглядывал в библиотеку, ее там не было.

— Хорошо, — кивнул Криспин и стал подниматься по лестнице, но вдруг обернулся к слуге. — Вы пользуетесь одеколоном, Терстон? — спросил он, принюхиваясь.

— Гвоздичным маслом, сэр, — ответил Терстон. Криспин готов был поклясться, что впервые за все время их знакомства увидел, как его слуга покраснел. — Этот запах считается приятным и освежающим, сэр.

— Безусловно. Доброй ночи, Терстон.

Последние слова Криспин бросил уже через плечо торопясь вверх по лестнице. Ему и в голову не приходило, что Софи может уйти из дома — деваться ей некуда, да и мимо Терстона проскользнуть незамеченной довольно трудно, — однако теперь он подумал, что напрасно был так уверен в этом.

Опасения Криспина оправдались. Несколько часов назад Софи действительно ухитрилась незаметно выбраться из Сандал-Холла. Она отошла уже на приличное расстояние от дома, но потом вдруг передумала и вернулась в покои Криспина.

Ворон Грип вывел ее из оцепенения, пробудившись от спячки спустя пару часов после ухода Криспина. Он закачался на жердочке, хлопая крыльями, и стал кричать «меренги, меренги, меренги». Софи вздрогнула и очнулась, решив, что птица проголодалась. Но когда Грип отказался от предложенного ужина, который и сама Софи оставила нетронутым, ее неожиданно осенило: он повторяет слово, услышанное во время ее беседы с леди Артли. И это было не просто слово, а тот ключ, который Софи искала и не могла найти. Конечно! Меренги.

Не теряя времени, она написала письмо Октавии и отправила его в «Курятник» через Терстона. Досадно, что она сама не имела возможности пойти туда, но возле ее дома констебли наверняка устроили засаду. Даже дон Альфонсо вряд ли сможет миновать ее. Так что Софи решила дождаться ответа от Октавии, а затем уйти из дома до прихода Криспина.

Но когда ответа ни через час, ни через два не последовало, она поняла, что придется обойтись без него. Убедившись, что ее накладные усы на месте, она прихватила с собой несколько свечей и трутницу и выбралась из библиотеки через узкий потайной ход, который обнаружила ранее. Он был полуразрушен, но достаточно широк, и через несколько минут Софи оказалась на Стрэнде, на безопасном расстоянии от дома.