Когда комендант перевел жене содержание записки, та упала в обморок.
Янина же благополучно выбралась из города и на следующее утро была уже в партизанском отряде.
С того дня у нее началась новая живнь. Сколько раненых бойцов она выходила, сколько славных ребят вернула в строй!..
После освобождения Янина отвезла дочурку к родителям, а сама добровольно пошла в армию, и еще целый год ее неутомимые руки спасали жизнь солдатам и командирам. Ее грудь украсили два боевых ордена и три медали. Закончила она войну лейтенантом медицинской службы...
Жорес заканчивал очерк словами:
«Эта неприметная труженица живет сейчас в Минске. Она продолжает честно трудиться на мирном поприще и не требует благодарности. Она не получила даже того, что заслужила. Скромно живет в небольшой комнатушке старого дома на Немиге, работает в поликлинике, растит дочь и радуется, что наконец-то может быть спокойна за ее завтрашний день. Правда, она не потеряла надежды на личное счастье, безжалостно отнятое войной.
Мы можем ей только искренне посочувствовать. У нее есть — я не боюсь выдать ее интимную тайну, — есть человек, готовый разделить с нею и радость, и горе, но, к сожалению, квартирные условия не позволяют им осуществить свою мечту. Будем надеяться, что это временная трудность».
В редакции газеты дважды вычеркивали последний абзац, но Жорес дважды его восстанавливал. Первый раз жаловался заместителю, затем главному редактору. Ничего не добившись, пошел выше, и концовка была-таки оставлена в его варианте.
Очерк получился большой — два подвала. И к Жоресу Ляховскому сразу пришла журналистская слава. В редакцию на его имя посыпались письма, читатели восхищались подвигами Янины Воронкович и требовали — не просили, а требовали! — выделить ей квартиру в новом доме.
Писали пенсионеры, инвалиды войны, офицеры, депутаты, учителя. Жорес собрал большую пачку писем, перепечатал на машинке, затем написал заявление на имя председателя горсовета и отправился на прием. Правда, предварительно разузнал, откуда председатель родом, кто его родители, жена, сколько у него детей. Все это у Жореса называлось изучением истории предмета.
Председатель был когда-то простым крестьянином, батрачил у кулака, затем пошел по партийной линии, в войну партизанил, после войны занимался строительством и вот недавно был выдвинут на ответственную должность председателя горсовета. Это был простой в обхождений душевный человек, хорошо понимавший людские беды. На это и рассчитывал Ляховский.
Председатель горсовета читал очерк Жореса и похвалил молодого журналиста за инициативу, при этом твердо пообещал выделить квартиру Янине Воронкович.
— Какую? — поинтересовался Жорес, в упор глядя на председателя.
— Разумеется, двухкомнатную.
— Будет ли это справедливо, Станислав Иванович? Разве она не заслужила лучшую?
— Конечно, заслужила... Но сами понимаете, пока еще жилищный голод в городе. Мы только недавно переселили людей из землянок и подвалов. Среди них было тоже немало заслуженных ветеранов...
— Дорогой Станислав Иванович! Народ вас избрал, народ вам доверяет, народ надеется на ваше мудрое и принципиальное решение... Вот послушайте, что пишет полковник запаса: «Нам будет стыдно, если мы, хотя и с большим опозданием, не исправим свою ошибку и не поможем этой женщине в ответственную минуту ее жизни. Через год, через полтора будет поздно, и она, отдавшая мужа на алтарь победы, отдававшая себя и ребенка, не должна хранить в сердце обиду на нашу власть, на наш строй. Все мы в неоплатном долгу перед этой мужественной женщиной. И что бы мы ни сделали для нее хорошего, все равно это составит малую долю того, что было ею сделано для нас, для нашего государства. Это наше счастье, что у нас были и есть такие люди. Иначе мы не одолели б врага.
Полковник запаса Левченко».
Заметно охмелев от первого журналистского успеха, Жорес не давал председателю рта раскрыть — припирал его к стене, лишал возможности собраться с мыслями.
— Скажите, вы, случайно, не знаете человека, о котором пишите в конце очерка, который готов связать свою жизнь с Яниной Воронкович? — Председатель, видно, хотел разузнать все подробности, а уж потом решать вопрос о квартире.
— Знаю, Станислав Иванович... — опустив голову тихо ответил Ляховский.
— И что, может он от нее отвернуться, если, скажем, женщина не получит надлежащей квартиры? Это имеет принципиальное значение?
Жopec поднес указательный палец к переносице, словно хотел поправить очки, потом стал оттягивать галстук, как будто тот его душил. Затем сказал: