И вот в минуту невеселых раздумий раздался тихий стук в дверь. «Наверное, Света»,— мелькнуло в голове. Жорес приучил и мать, и дочь непременно стучать, перед тем как входить в кабинет. И вообще просил поменьше беспокоить — его работа, как он не раз говорил, требует сосредоточенности.
Жорес нехотя встал из-за стола, толкнул дверь и от удивления широко раскрыл глаза: Света, в накинутом на плечи белом покрывале, из-под которого виднелись босые ноги, в резиновой шапочке стояла у порога и озорно улыбалась.
— Можно к вам на минутку?
Ничего не понимая, Жорес пропустил ее вперед. В эту минуту он был отчаянно далек от всего, что не связано с работой, и мысленно бранил Свету за непрошеное вторжение.
Та сделала два-три шага и деликатно попросила:
— Отвернитесь, пожалуйста.
Жорес молча повернулся к ней спиной.
Послышался шорох падающего покрывала, и тут же игриво-приказным тоном девушка произнесла:
— А теперь смотрите!
Жорес глянул и чуть не вскрикнул. Перед ним стояла Света в купальнике и в правой руке, вытянутой на уровне плеча, держала конец покрывала. Лучи полуденного солнца золотили блестящий шелковый купальник, отчего юное стройное тело ее казалось отлитым из драгоценного металла. Это было неповторимое зрелище!
— Вот это да! — воскликнул Жорес.
— Неплохо сидит? — снова улыбнулась Света, не спуская взгляда с Жореса.
А у того словно речь отняло. Он нервно переступил с ноги на ногу, провел языком по сухим губам и глухо сказал:
— Ты будто вышла из пены морской, как богиня Афродита. Теперь уж все ребята в школе падут перед тобой...
Света с гордым видом вскинула голову в шапочке и сделала грациозный поворот на одной ноге.
— Да ну их... Что мне те ребята?.. — Она мягким движением обеих рук подхватила покрывало, взмахнула им — это был жест тореодора перед разъяренным быком — и ловко накинула себе на плечи.
И все пропало. Жорес продолжал стоять, не в силах произнести ни слова.
— Спасибо за купальник, мне он очень нравится! — поблагодарила Света и столь же беззаботно, легко и неожиданно выбежала из кабинета, хлопнув за собой дверью.
Жорес закрыл глаза, стараясь сохранить в памяти этот светлый образ весны, молодости, первозданной красоты. Он слышал, как зашумела в голове кровь, как сильно заколотилось сердце...
11
В тот же год, осенью, Жорес сбежал от Янины. Сбежал не потому, что боялся себя или своей совести,— с этим бы он как-нибудь справился, и не потому, что боялся за Свету. Она, как ему казалось, все снесла бы со свойственной молодости легкостью, возможно, даже осталась бы ему благодарна, как это часто бывает с девушками, которые потом попадают в недобрые руки и всю жизнь мечтают о чем-то ином, лучшем. И не потому, что страшился Янины. Она — и в этом он был уверен — из-за дочери готова была ножертвовать жизнью, а не то что своим призрачным семейным счастьем под одной крышей с ним, Жоресом. Он не сомневался и в том, что Янина, не задумываясь, отдала бы Свету эа него замуж, пожелай он только этого.
Лишь одного опасался Жорес — и в этом крылась причина причин: потерять репутацию, без которой будущее выглядело довольно мрачным. А жизнь-то ведь только начиналась. Диплом в кармане, перспективная работа в газете. Остается лишь выбросить из головы все прошлое и полностью обновиться...
К Янине он притерпелся, был даже благодарен ей за искреннюю доброту и самопожертвование. Она помогла ему встать на ноги. Он с ней никогда не испытывал чувства голода в отличие от многих студентов того времени.
Но ведь и он дал ей возможность четыре года чувствовать себя настоящим человеком, полноценной женщиной. Правда, мечта Янины о семейном счастье оказалась разбитой, но если б она более трезво смотрела на вещи, конечно, поняла бы, что их союз временный, что раньше или позже он, Ляховский, уйдет,— все из-за той же разницы в возрасте. Даже хорошо, что разошлись раньше. Затянись этот их союз — разрывать его потом было бы сложнее. Главное, что не было общих детей. Янина, правда, очень хотела ребенка, он же был категорически против. Куда бы ему сейчас?
По обоюдному согласию — без судебного разбирательства — разменяли квартиру. Янина с дочкой переехали в двухкомнатную в том же районе, он — в однокомнатную в другом конце города. Жорес радовался, что все обошлось тихо-мирно. Можно было начинать новую жизнь...
Но странное дело: шли годы, а душевного покоя по-прежнему не было. Больше того, Жорес все острее испытывал потребность видеть Свету. Немало знакомых девчат перебывало в его холостяцком жилище, а тот золотой лучик неизменно озарял душу ярким светом, не угасал. Бессонными ночами он уже не раз каялся, ругал себя за малодушие: почему не сказал, чистосердечно не признался Янине, что любит ее дочь и не может без нее жить? Наверняка все решилось бы по-иному, и был бы он сейчас самым счастливым человеком на свете.