Читал далеко за полночь. Книга была интересная, с захватывающим сюжетом. Возможно, интерес этот подогревался и личным знакомством с автором. Хотелось звать, чем живет его душа, что его волнует, против чего он борется. Читал и как бы видел перед собою все то, с чем не раз сам сталкивался в жизни. И удивлялся, как это не пришла в голову мысль самому изложить все на бумаге. «Что ж,— утешал он себя,— каждому свое. В жизни все рассчитано и распланировано, каждый занимает отведенное ему место, каждый делает то, что умеет и может».
Друг молодости очень трогательно писал о любви! Любовь у него была с каким-то глубоким душевным надрывом, чаще неудачная, горькая. «Странно, что сейчас мало пишут о счастливой любви,— подумал Корицкий. — Неужто люди очерствели? Скорее наоборот. Видно, надоело бы читать о сытой мещанской самоуспокоенности...»
Корицкий подумал о себе. Была ли у него счастливая любовь? Нет, не было. Разве что будет... И он скептически улыбнулся: скоро тридцать, о чем уж тут мечтать?..
Уснул поздно. Но, проснувшись утром, не стал разнеживаться, тянуть время,— в душе жила какая-то неосознанная тревога. Быстро собрался и — в Дом печати. Когда приехал, не было еще и восьми. Ждал Веронику у входа в здание, потом в вестибюле. Приглядывался к каждой женщине — боялся пропустить ее. Купил молодежную газету, пробежал глазами все материалы в надежде увидеть подпись — В. Живулькина. Не увидел.
Стрелки на часах показывали уже девять, а Вероники все не было. С каждой минутой волнение его росло. Хотел позвонить по автомату, но потом передумал. Решил без всяких звонков подняться на четвертый этаж и зайти прямо к ней в отдел. Шел с тревожным чувством. Почему-то подумалось: не увидеть ему больше Нимфы...
20
В тот день предчувствие не обмануло Корицкого — Вероники он так и не повидал. В редакции сказали, что она еще два дня будет занята на суде, процесс не закончен.
Дом печати уже начинал Корицкого пугать. Какое-то царство Кащея, не желающее отдать ему — да уж какое отдать? — показать ему Василису Прекрасную. А он — Иванушка-дурачок, обыкновенный простофиля. На его дороге как будто встали невидимые силы и не дают делать то, что он хочет, всячески препятствуют их встрече. Быть может, надо покориться, не идти напролом? Тогда зачем эти силы показали ее Корицкому? Зачем разбередили душу и теперь насмехаются над ним? Разве это честно, разве справедливо?..
Как ни боролся с собою, как ни страдал, а пойти к ней домой все не решался. Потому что не хотел услышать отказ, это суровое и короткое, как смерть, «нет»! Решил еще раз позвонить по телефону — попозже, часов в девять вечера — и опять никого не застал. «Вот так мать!.. — удивлялся Корицкий.— Тут и не поймешь, что явилось истинной причиной развала семьи... Может, характер Вероники, которого я совсем не знаю? Стоит ли лезть на рожон?..»
Нимфу он увидел, когда уже окончательно потерял надежду встретиться с ней — по пути на вокзал. Увидел ее на лестнице в Доме печати и не поверил своим глазам. Казалось, мир преобразился... Она была в красном пальто, в такого же цвета вязаной шапочке и лакированных сапожках, с красной сумочкой в руке. Большие глаза ее светились затаенной печалью...
— Простите, вы — Вероника Живулькина? — спросил капитан, тяжело вздохнув, хотя он спускался, а та поднималась.
— Я... — коротко ответила Вероника и, словно о чем-то вспомнив, улыбнулась.— Не вы ли меня искали два дня назад?
— Да, хотел поговорить...
— Извините, так уж вышло... Газетчики, как вы сами понимаете, не засиживаются в кабинетах. Мне говорили в отделе... У вас интересный материал?
Живулькина в упор смотрела на Корицкого и уже не улыбалась. В глазах ее была усталость, хотя лицо все еще оставалось молодым, как и прежде. Казалось, она совсем не изменилась за эти восемь лет, а если и изменилась, то в лучшую сторону...
Корицкий с трудом сдерживал радость и ужасно боялся за себя. Казалось, вот-вот поднимет Нимфу на руки, закричит на весь мир: «Люди, я нашел ее! Вот она, смотрите! Теперь уж никому ее не отдам! Никому!..»
Наверное, в ту минуту он выглядел смешно, потому что Вероника посмотрела на него настороженно: не пьян ли человек?
Корицкий повторил ее вопрос:
— Интересный ли у меня материал? Как вам сказать? Видно, дело вкуса...
— Можно ли по вашим наблюдениям написать статью, поставить важную проблему?
— Можно... Это — проблема честности, ответственности перед своей совестью и людьми...
— Ну что ж, пройдемте в редакцию.
Они поднялись на четвертый этаж и узким коридором направились в дальний конец здания.