Даже брат Славик избрал журналистику, хотя в школе его больше влекла математика.
Теперь у Славы уже была семья, все вместе ютились в двухкомнатной квартире. Теснота, разумеется, подчас сказывалась на их настроении, взаимоотношениях. Мать часто была задумчива, и Вероника, возвращаясь с занятий, нередко замечала, что у нее заплаканные глаза.
Когда Вероника стала студенткой, мать немного ожила, повеселела, однако тревога за завтрашний день, за кусок хлеба, очевидно, по-прежнему не давала ей покоя. Появление в доме нового человека со странным именем Жорес, которого Славик чаще называл просто Жоркой, кое-что изменило в их жизни, разделило семью надвое.
Вероника в первое время действительно была безразлична к этому прилизанному франту, да и сам Славик не проявлял к гостю особенного расположения. С чего бы тогда ему, казалось, приглашать к себе этого Жореса-Жорку? Разве что не по своей охоте?..
Зато мать и Катя — жена Славика — были всегда в восторге от гостя.
Вначале Вероника просто не задумывалась, что это значит. Нравится кому-то человек — ну и пусть нравится. Что здесь особенного? Да и времени не хватало думать обо всем, надо было готовиться к семинарским занятиям, учить иностранный язык — эти нудные, осточертевшее знаки, которых набиралось по нескольку тысяч. А тут и сессия на носу. Кроме всего, приходилось помогать матери: мыть посуду, иногда стирать белье, готовить ужин, бегать по магазинам. Свободной минуты не оставалось. Но, как потом она поняла, мать и Катя расхваливали Жореса не без умысла и не зря всякий раз старались делать это в ее, Вероники, присутствии. Поняла она и другое: все главные события в семье происходили за ее спиной, хотя ей отводилась в них едва ли не главная роль.
Как-то вечером, после короткого визита Жореса Ляховского, который даже не зашел поздороваться с Вероникой и, как всегда, отпустить несколько комплиментов относительно ее щек, глаз, платья или туфель, домашние завели странный разговор.
Все четверо сидели за небольшим кухонным столом и ужинали — ели котлеты, купленные в кулинарии и поджаренные Катей, пили чай с печеньем и повидлом домашнего приготовления.
Первый начал Славик, Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
— Сегодня ходил в райсовет, хотел стать на очередь на квартиру... И что вы думаете? Не записали.
— Это почему же? — удивилась мать и пристально посмотрела на сына, внешне очень похожего на нее — тот же овал лица, те же глаза, нос, тот же разрез рта.
— Сказали, что у меня есть жилплощадь.
— Да где она, твоя жилплощадь? — вскинула узкие подведенные брови Катя.— Мы живем у твоей матери, а не у тебя.
Мать поджала губы. В словах невестки она уловила обиду если не на нее, свекровь, то на ее сына, не сумевшего обеспечить жену всем, чем положено. Катя сама собирается скоро стать матерью, а ведь еще только студентка третьего курса.
— Их мало интересует, у кого я живу — у матери или у отца. Важно, что у меня есть крыша над головой. У других и того нет. Потому и не берут на очередь. Говорят — добивайся по месту работы.
— А что на работе? Есть какая-нибудь надежда? — спросила мать.
Славик крутнул головой, отчего русые волосы его рассыпались на ровный пробор, легли на уши.
— Надежда есть — лет через ...надцать. А пока — никакого просвета. Разве что когда-нибудь позже развернется строительство.
— Дорога ложка к обеду,— вздохнула мать и посмотрела на Веронику.
Все принимали активное участие в разговоре, рассуждали, спорили, лишь она, Вероника, оставалась спокойной — их проблемы ее мало заботили. Женился — вот и думай, как жить дальше. На худой конец и здесь можно пожить какое-то время, не такие уж господа, к роскоши не приучены — ни Славик, ни Катя.
Веронике и в голову не приходило, что домашние втянут ее в этот пустой разговор.
Мать вдруг как-то совсем некстати спросила Славика:
— Почему это Жора так быстро ушел? Ты его даже на чай не пригласил...
Славик медлил с ответом, морщился, потом выдавил:
— Этот Жора-Жорес мне порядком уже надоел... Пусть сам говорит с Вероникой.
Девушка вся передернулась:
— О чем ему говорить?
Славик даже глаз не оторвал от пустого стакана, продолжал позванивать ложечкой о блюдечко.
— Не пойму человека,— заговорил он наконец после долгой паузы, во время которой все почему-то удивленно смотрели только на Веронику: неужели она так глупа? Ведь не малый ребенок. А Славик продолжал с раздражением: — Нет чтобы напрямую, все в обход, с тыла... Сколько я его знаю — всегда такой. Надоело до чертиков... Тебе-то он что-нибудь говорил? — Славик уставился на сестру в ожидании ответа.