— На этот счет будьте спокойны. Она знает...
— Что знает? — вырвалось у Вероники, и она почувствовала, как кровь ударила в лицо.
Жорес сделал вид, будто не заметил ее растерянности, и продолжал:
— Не думайте, что я что-либо предприму без ее и вашего согласия... И это не только сегодня. Всегда. Верите мне?
— Я вам верю, но зачем сразу давать клятвы? — ответила Вероника. Она уже заметила, что сегодня разговаривает с ним вопросами, а это всегда ей не нравилось ни в людях, ни тем более в себе.
— Если б вы знали, кто сейчас стоит рядом с вами,— спокойно, с оттенком снисходительности заметил Жорес и снова улыбнулся одними губами.
— А зачем это? — будто потянул ее кто за язык, опять вопросом резанула она, полагая, что уж теперь он не стерпит, сорвется.
— Не догадываетесь? Тогда пойдемте, скажу.
Он взял ее за руку выше локтя и повел к двери. Вероника как-то сразу стала безразлична ко всему, что ждет ее сегодня. Даже пожалела, что наговорила столько всякой ерунды. Жорес оказался выдержанным кавалером, другой бы махнул рукой и — до свидания.
Но она догадывалась, о чем пойдет дальше разговор. И хорошо, что рядом не будет свидетелей. Дома его могли бы поддержать, тут же они — на равных...
Народу в кафе было немного. В дальнем конце весьма необычного многоугольного зала с множеством подпорок-колонн они нашли столик на двоих. Из-за обилия колонн казалось, что сидят они не в помещении, а в лесу, среди толстых деревьев. Впечатление усиливалось оттого, что колонны были серые, шероховатые, как стволы могучих дубов.
Скоро, даже слишком скоро подошла официантка в накрахмаленном белом фартучке, в наколке на пышных волосах, вежливо приняла заказ: шампанское, шоколад, мороженое.
Они сидели, склонившись над столиком, цедили шампанское и тихо беседовали. Говорил больше Жорес. Рассказывал о себе, о своих родителях. Отец — военный музыкант, вот уже более тридцати лет играет в армейском оркестре на трубе, мать — аптекарь. Детей в семье пятеро. Все уже взрослые, обзавелись семьями. Вот только он, самый младший, отстал... В жизни всего хватило. Особенно в годы войны, когда эвакуировались на Урал. И холода натерпелись, и голода. Да и после войны, пока встали на ноги. Двое братьев пошли по отцовским стопам — в музыканты, двое подались в медицину. А он приглядел журналистику и не сожалеет.
— Уверенно шагай по избранной дороге, никуда не сворачивая, и непременно добьешься своего, — заключил Жорес.
— Вы уже добились своего, а я...— вздохнула Вероника.
Шампанское заметно развеселило ее. Хотелось говорить, петь. На душе было легко и приятно.
— По правде говоря, я еще ничего не добился,— сказал Жорес, покручивая в пальцах бокал на тонкой ножке и любуясь переливами искристого напитка,— Самое трудное у меня впереди.
— Не замахнулись ли вы на слишком большое? — сказала Вероника, многозначительно улыбнувшись.— Мне бы половину того, чего вы достигли...
— Все зависит только от вас!
— Если б от меня одной! Тысячи случайностей подстерегают человека...
— Извините, но это не так. Уверяю — от вас!
— Сомневаюсь.
— Ну что ж, может, выпьем на брудершафт и перейдем на «ты»? Согласны?
— Согласна, но как это — на брудершафт?
Жорес посмотрел вокруг и ухмыльнулся уголками губ. Вероника впервые увидела у него такую улыбку.
— Если б, кроме нас, здесь никого не было, я показал бы вам этот простой ритуал немецких студентов, но мы не одни. Как-нибудь в другой раз. Согласны? Так давайте выпьем за «ты».— В его голосе послышалось нетерпение, хотя произносил он слова мягко и четко, словно говорил с больным или с ребенком.
Вероника кивнула в знак согласия, и они чокнулись. Вокруг поплыл приятный мелодичный звон хрусталя.
— Еще раз повторяю,— продолжал Жорес,— все зависит от тебя. Спросишь — почему? Все очень просто...
У каждого человека есть какой-то идеал. У одного он простенький, немудреный, у другого...— Он не досказал, видно, не подыскал нужного слова.— Человек ищет его всю жизнь. Кто-то свой идеал рано находит и, разумеется, счастлив, а кто-то с явным опозданием приходит к цели...
— Но — обязательно приходит? — Вероника не знала, куда Жорес клонит.
— Как правило, хотя из каждого правила бывают исключения. Что же касается меня, то я свой идеал, о котором мечтал полжизни, нашел. Вот только как удержать его? В этом весь драматизм ситуации...
Веронике этот эзопов язык стал надоедать. Невольно вспомнились слова брата: «Нет чтобы напрямую, все в обход, с тыла...»
— Чем же я вам... тебе могу помочь?