— Наверное. Как хочешь, — я равнодушно пожал плечами.
— Тебе правда всё равно, что все будут думать обо мне как о твоей девушке? — спросила Рина.
— Пусть думают, — отвечал я, — они будут мне завидовать.
Рина улыбнулась впервые за весь сегодняшний вечер, на её щёчках появились очаровательные ямочки совсем такие же, как у Мари.
— Улыбка тебе очень к лицу, — сказал я.
Рина засмеялась.
— Обычно ты дуб дубом! — сказала она, — но иногда ты говоришь очень приятные вещи!
Я купил ей мороженое, и Рина ела его всю дорогу до нашего дома. Я думал о том, что мне с ней приятно, рядом с Риной мне было хорошо. Как бы это ни казалось странным, но я испытывал к Рине чувства сходные с теми, что, наверное, должен был бы испытывать к своей матери, а вот к Ханада-сенсей они были совсем другими, хотя Мари и была к ней гораздо ближе по возрасту. Когда мы вернулись домой, свет в гостиной всё также горел, но комната была пуста. В доме было тихо.
— Я устала, — пожаловалась Рина, зевая она прикрывала рот ладошкой. Мне пришло в голову, что иногда она словно лет на десять меня старше, а иногда ведёт себя точно маленький ребёнок. Я выдал Рине свою старую пижаму, которую носил ещё в средней школе и показал ей ванну.
— Не вздумай подглядывать! — заявила она, погрозив мне пальцем.
— Не буду, — отвечал я и Рина, кажется, расстроилась.
— Знаешь, — сказала она мне, — сегодня всё было не так уж и плохо!
— Пожалуй! — согласился я. После того как Рина помылась, я принял ванну. Странно, я погрузился в воду в которой только что была Ханада-тян и при этом не испытывал никаких особых эмоций. То есть мне не было противно, я как-то незаметно для себя самого стал считать Рину частью своей семьи. И всё же если бы в эту воду только что погружалась Ханада-сенсей! Стоило мне представить себе это и у меня мгновенно произошёл стояк. Что со мной не так? Куда проще мне было бы встречаться с Риной! Да и сама Ханада-тян, похоже, не против. Хотя вполне возможно, что она просто ревнует свою мать ко мне. Мне пришло в голову, что вполне возможно, Рина привязана к матери гораздо больше, чем ей самой кажется. Во всяком случае, её поведение за столом, да и в других случаях говорило именно об этом. Убедив себя в том, что Рина вовсе не влюблена в меня, я улёгся на свою кровать и выключил свет. Кажется, было ещё не слишком поздно и спать, мне, честно говоря, совсем не хотелось. Рина, пожалуй, права, было не так уж и плохо. Особенно та часть, где мы гуляли вдвоём. Постепенно мои мысли переключились на Мари. Моё возбуждение не проходило. Одна мысль о том, что Ханада-сан сейчас здесь, в этом доме, вызывала сладкую дрожь во всём моём теле. Во рту у меня пересохло. Я прислушался, за стеной в комнате Рины было тихо. Крадучись я спустился вниз и сразу понял, что на кухне горит свет и льётся вода. Честное слово, по спине у меня побежали мурашки! Весь, дрожа, как от озноба, я зашёл на кухню и увидел Ханаду-сенсей, которая мыла посуду.
— Добрый вечер, Ханада-сан, — сказал я.
— Добрый вечер, Такаши-кун, — отвечала она, бросив на меня быстрый взгляд.
— Твой отец уснул! — добавила она с грустной улыбкой, как будто ей было за него стыдно. Это было глупо, стыдно должно было быть мне.
— Обычно он вообще не пьёт, — сказал я оправдываясь.
— Я знаю, — отвечала Ханада-сенсей, — весь этот обед прошёл не очень хорошо, и твой отец это почувствовал.
— Мне кажется, для него это был стресс и разочарование. Ведь он приложил столько усилий, чтобы всё прошло идеально! Мне очень стыдно за то, что всё так закончилось! — проговорила Ханада-сан с грустью.
— Вы ни в чём не виноваты! — горячо возразил я.
Она посмотрела на меня долгим взглядом своих прекрасных, тёмных глаз и произнесла:
— Возьми полотенце и помоги мне с посудой, Такаши-кун! Пожалуйста!
Я послушно взял кухонное полотенце и принялся протирать тарелки, которые подавала мне Ханада-сенсей. Я несколько раз коснулся пальцами её маленьких пальчиков и наконец, решился задержать её руку в своей.
— Что ты делаешь, Такаши-кун? — прошептала Ханада-сенсей, опустив глаза. На щеках её выступил румянец, я почувствовал, как дрожит её тело.
— Мари, я люблю тебя! Ты можешь выйти замуж за моего отца или за любого другого мужчину, но я всё равно никогда не перестану любить тебя! — проговорил я, сдавливая её руку так сильно, что ей, наверное, стало больно. Ханада-сенсей задышала тяжело и прерывисто, несколько раз она повела бёдрами, как будто танцуя, я знал, что она намокла. Ханада-сенсей торопливо облизнула розовые губы кончиком языка и бросив тарелку, которую держала в другой руке прямо в мойку, обвила руками мою шею. Под звон разбившейся посуды наши губы слились. Я сжал талию Мари и рывком посадил её на кухонный ящик, спустил с неё трусики и задрав юбку, спустил пижамные штаны и вошёл в неё одним сильным движением. Внутри Мари было горячо и очень мокро. Мною овладело какое-то безумие, я трахал её так сильно, что вся кухня сотрясалась от толчков наших тел. Мне хотелось проткнуть Мари насквозь, причинить ей боль, заставить её стонать от боли или удовольствия, не знаю. Но чем жёстче я двигался, тем громче она стонала, её губы покрывали поцелуями моё лицо, шею, Мари засунула язык мне в ухо, её горячее дыхание сводило меня с ума.