Вплоть до начала 1960-х годов Макеев, похоже, не пытался связаться с Берберовой, но затем он ей написал, и она ответила. Когда же он узнал, что Берберова собирается приехать во Францию, то послал ей письмо со слезной просьбой о встрече. Она согласилась встретиться в Тулоне, от которого Йер был сравнительно близко.
Состоявшееся свидание Берберова так описала в своем дневнике:
Плохо спала. В Тулоне ждал Н<иколай>, худой, с торчащими ушами. 76 лет. Палка с резинов<ым> наконечником, 3 операции глаз и т. д. Интересы все – вокруг богадельни, где живет. Ужасно тяжелое впечатление. После завтрака, когда осталась одна, едва не brеak down [«дошла до нервного срыва» (англ.). – И. В.] от этой встречи. На следующий день, 10-го, еще печальнее. Купила ему кепку, кофе и пр<очее>, дала 20 долл<аров>. Курит два пакета в день и пьет 3 стакана вина – хотел бы больше, да денег нет. Не помнит прошлого, все путает, кое-что привирает – не разберешь. С трудом дождалась поезда в Cannes в 4 часа. Он провожал. («Я опять влюбился в тебя» и т. д.). Совершенно разбитая нервно уехала. И даже чудный завтрак на набережной в Тулоне не утешил, хотя порт, и море, и солнце были чудесны[190].
Встречаться снова с Макеевым Берберова категорически не хотела, но на письма продолжала отвечать, а также регулярно посылала ему деньги (двадцать долларов раз в два месяца) вплоть до его кончины.
Замечу, что в 1960-х, да и в 1970-х это была не такая уж малая сумма, во всяком случае для Берберовой. Ее зарплата в Принстоне была очень скромной, а пенсия, на которую она вышла по возрасту в 1971 году, и того меньше. С этого момента Берберова жила в режиме строгой экономии, отмечая в дневнике даже траты в продуктовом магазине. Когда же случались серьезные расходы, связанные, к примеру, с починкой машины или визитом к дантисту, то они надолго пробивали в бюджете брешь. Дневниковая запись Берберовой от января 1973 года говорит об этом весьма красноречиво: «Как много книг хочется купить… Смогу покупать книги через месяц-два, когда залечу раны, нанесенные счетом зубного врача»[191]. Аналогичные сетования находим и в записи за февраль: «Разбирала летние платья. Мало и старые! Нужно покупать, а денег нет»[192].
Однако в том же самом феврале Берберова послала Макееву очередные двадцать долларов. Но на этот раз деньги вернулись обратно. Причина: смерть адресата. В явном смятении от этого известия она записала в своем дневнике: «Его смерть пришла ко мне таким “казенным” образом. В газетах (русск<их>) пока не было ничего. Эта смерть меня коснулась. Я знала, что он умирает, с января – по его письмам»[193].
Впрочем, Берберова быстро пришла в себя. Через два дня в ее дневнике появилась лаконичная запись: «Уничтожила (перечитав) 60 писем Н<иколая> М<акеева> за 1963–1972 гг.»[194]
Из памяти Берберовой со временем выветрится даже точная дата смерти Макеева. Готовя к публикации второе издание «Курсива» на русском, она ошибется на целых два года, поставив 1975-й вместо 1973-го. Конечно, эта ошибка будет сделана не специально, а просто Берберова не захочет сверяться с дневником: все, что было связано для нее с Макеевым, вызывало остро неприятные чувства, а подобных чувств она старалась избегать.
Свидание с Макеевым летом 1965 года повергло Берберову в столь сильный шок, что она, похоже, решила никому о нем не рассказывать. Подробно отчитываясь в письмах друзьям о своем путешествии по Франции и Италии, Берберова не упоминает даже само слово «Тулон».
Правда, в тот же приезд Берберовой в Европу произошел ряд других, несравнимо более интересных событий. Самым важным из них была, безусловно, встреча с Ахматовой, остановившейся в Париже по дороге из Англии в Москву. Об этой встрече Берберова оставит подробный отчет в дневнике, сделанный по горячим следам и практически без изменений воспроизведенный в «Курсиве».
Любопытно, что этот рассказ Берберовой иные читатели, как в эмиграции, так и в метрополии, воспримут крайне неодобрительно, увидев в нем желание Ахматову принизить. Писатель Вадим Андреев высказался так: «О ее [Ахматовой. – И. В.] приезде в 1965 году писали много. Было несколько очень хороших статей-воспоминаний. Были и отзывы пренеприятные, например Берберовой, великой сплетницы…»[195] Много позднее, когда «Курсив» будет издан в России, тот же фрагмент книги привлечет внимание литературоведа и критика Аллы Марченко, написавшей в своей статье о Берберовой: «…все-все подметил безочарованный взгляд: и шлепанцы Ахматовой, и все дефекты обезображенного водянкой тела» [Марченко 1992: 161–162].
190
Запись от 9 июля 1965 года // Nina Berberova Papers. B. 50. F. 1144. Берберовой, замечу, пришлось еще раз увидеться с Макеевым – в свой приезд в Париж летом 1969 года. Их встречу устроили Н. Б. Зайцева-Соллогуб и ее муж. Как записала Берберова в дневнике, они не только сказали [Макееву] точно, когда она приезжает, но дали ему денег на дорогу: «Считаю, что они должны были спросить меня, хочу ли я его видеть, а не навязывать его мне. На этом моя с ними дружба и кончается. Н<иколай> М<акеев> ушел рано. Был невозможен» (Запись от 2 июля 1969 года // Ibid. B. 50. F. 1145).
194
Запись от 31 марта 1973 года // Ibid. Вскоре Берберова сделала запись на отдельной странице, в которой она как бы суммировала то, что считала нужным донести до потомства о своем втором муже. Под общим заголовком «Николай Васильевич Макеев» были указаны годы его жизни (1889–1973) и сообщено об уничтожении «в апреле 1973» 60 писем, содержание которых Берберова описала так: «Они были главным образом / О погоде / О здоровье / О его благодарности мне за посылаемые деньги (раз в два месяца)» (Ibid. B. 46. F. 1064).