И действительно, принесенная Берберовой заявка на книгу была быстро рассмотрена и одобрена, а рукопись оперативно отправлена на внутреннюю рецензию. На основании крайне благоприятного отзыва, написанного известным специалистом по русской литературе Эрнстом Симмонсом, издательство решило книгу печатать.
К переводу книги издательство собиралось привлечь лучших знатоков языка и предмета. В качестве главных кандидатур рассматривали признанного аса Макса Хейворда, который перевел в свое время «Доктора Живаго» и относительно недавно – «Крутой маршрут», а также профессора Принстона и коллегу Берберовой Кларенса Брауна. Но когда оказалось, что Хейворд и Браун заняты другими срочными проектами, Берберова предложила кандидатуру молодого слависта Филиппа Радли, защитившего в Гарварде диссертацию о Ходасевиче и преподававшего после защиты в Амхерстском колледже[216].
Работа Радли над переводом шла в тесном сотрудничестве с Берберовой. В течение учебного года у нее почти не было времени (помимо полной преподавательской нагрузки, она руководила шестью диссертациями), а потому сосредоточиться на переводе «Курсива» она могла в основном во время каникул. В конце августа Берберова писала Риттенбергу:
Я осталась в Принстоне все лето и работаю по 5–6 часов в день над английским переводом моей книги. Переводчик хороший, но текст очень трудный, и я помогаю ему во всем. Дело идет к концу. <…> Лето у нас было дождливое, грозы каждый день, и солнца мало. Но мне все это было безразлично, т. к. времени все равно не было пользоваться хорошей погодой[217].
«Пользоваться хорошей погодой» Берберовой не удастся и осенью. Параллельно с преподаванием и подготовкой нового курса (по структурализму) она составляла алфавитный указатель к «Курсиву», занявший в результате сто страниц и представлявший собой, как Берберова написала Риттенбергу, «настоящую энциклопедию (нечто вроде вынесенных в конец подстрочных примечаний)»[218]. И хотя в том же письме она признавалась, что «занята ужасно», Берберова считала нужным немедленно добавить:
Но я не жалуюсь, потому что живу интереснейшей жизнью, каждый день приносит что-то новое, люди кругом замечательные, живу «в своей сфере», читаю много (по специальности, конечно, давно не читаю романов), встречаюсь с амер<иканскими> критиками, пишу регулярно в амер<иканских> литер<итературных> журналах. И книгу мою ждут[219].
К тому времени она получила еще одно приятное известие: «The Italics Are Mine» (так звучало в переводе название «Курсива») захотело издать и британское издательство Longman, выпустившее книгу через несколько месяцев после «Harcourt, Brace».
Срок выхода «The Italics Are Mine» все время отодвигался, но Берберова не проявляла беспокойства. «Книга скоро будет готова, жду верстку – последнюю корректуру», – писала она Риттенбергу в начале октября 1968 года[220].
В том же письме Берберова сообщала, что практически готов дизайн суперобложки, на которой должна была красоваться ее фотография, сделанная специально для этой книги. «Третьего дня целый день у меня проторчал фотограф, сделал 42 снимка, – писала Берберова. – Надеюсь, вышла красавицей. Не дай Бог в этой стране выглядеть бабушкой – это называется “гранмодеримидж”. Если такой “имидж” случается, то женщине ходу нет. <…> Мне это не грозит. Но я могу выйти похожей на ученую собаку. Это лучше, чем быть похожей на бабушку, но не очень хорошо» [Ibid.: 189].
Берберова волновалась напрасно: «на ученую собаку» она на этих снимках ничуть не похожа. Нарядно одетая, красиво причесанная, с жемчужным ожерельем на шее, она стройно сидела в высоком кресле, загадочно глядя в глаза читателю. Неудивительно, что полученным результатом Берберова осталась довольна. «Мне страшно досадно, что я не могу прямо сию же минуту показать тебе обложку с моей фотографией на ЛИЦЕВОЙ стороне, – писала Берберова Мурлу Баркеру. – Не молода, не красива, но элегантна и значительна»[221].
«The Italics Аre Mine» (или «Италики», как Берберова называла свой труд в письмах русским знакомым) вышли весной 1969 года. Вечером 26 марта она узнала, что в издательстве лежит для нее экземпляр, и утром 27-го отправилась в Нью-Йорк. Этот экземпляр уже взял для Берберовой ее бывший аспирант Джон Малмстад, к тому времени профессор Колумбийского университета, а второй экземпляр чуть позднее привез Филипп Радли. Это событие было отмечено в ресторане, и день был закончен, судя по дневниковой записи Берберовой, на самой веселой ноте: «На вокзал отвезли на машине. Домой в 12 ночи. (Розы, шампанское)»[222].
216
Позднее Радли решит бросить славистику и пойти учиться на адвоката. Правда, он будет исправно писать рецензии на все связанные с Ходасевичем книги, которые начнут появляться в Америке с конца 1970-х годов.
219
Письмо от 3 февраля 1968 года в Ibid.: 182]. В 1967-м и 1968 годах Берберова напечатала в журнале «The Russian Review» рецензии на несколько книг, включая набоковскую «Speak, Memory», труд Эндрю Фильда «Nabokov, His Life in Art» и книгу Карла Проффера «Keys to Lolita». Она также опубликовала рецензию на воспоминания Е. С. Гинзбург «Крутой маршрут» (названный в переводе «The Journey into the Whirlwind») в журнале Journal of Historical Studies (1968. № 3).
221
Письмо от 5 февраля 1969 года. Цит. по: [Barker 2002: 89–90]. Любопытно, что эту фотографию Берберова никогда не будет снова публиковать. Видимо, все упиралось в проблему авторских прав (они принадлежали фотографу Роберту А. Пропперу), но нельзя исключить и какие-то более сложные, психологические причины, заставившие Берберову ее со временем разлюбить.