И тогда жизнь применила к Ивановым сразу два сильнодействующих и отвлекающих средства: приход Льва Израилевича с бутылочкой коньяка и появление тети Пани. Причем тетя Паня, как вепрь, ворвалась. Это слова Антона, который тут же Сонечке объяснил, что вепрь — это дикая свинья.
Добрые дела
— Я вам, Света, давала фартук? — заполошно спросила тетя Паня, словно речь шла о жизни и смерти.
— Ну! Тетя Паня!.. Фартук всего лишь, а я уж думала, за вами гонятся убийцы, — меня бросило сначала в жар, потом в холод...
— Потом в сверхплотное состояние, наконец — в сверхпроводимое. — Это уже вышел Миша.
— Но я записываю! В тетрадь. Все добрые дела! — возмутилась в ответ тетя Паня. — Уже к вам к пятым захожу — никто не сознается ведь! Люди ведь такие: я шесть фартуков сшила, а записано пять! Если уж подарила кому, так обратно не вырвешь, во люди-то! (Тут она спохватилась, что не то сказала, и поправилась.) Не учтешь уж... в тетради... У меня по годам. На каждый год отдельная тетрадь добрых дел.
— Одно доброе дело осталось незаприходованным, значит, внутри лучше, чем снаружи. Сделали больше добра, чем записали, — пытался по-своему утешить ее Миша, представляя, как тетя Паня грозно закричит на Господа Бога: “А это доброе дело мое ты учел? А тетрадь добрых дел за последний год ты видел, нет?!”
Тетя Таня не поняла, о чем он, и затеребила свой фартук, тогда Света перевела ей Мишины слова так: “Внутри вы лучше еще!”
— А на вас-то фартук — записан? — спросил Антон.
— Во! Точно! Его-то я и не записала! — И тетя Паня побежала вон, чуть не сбив с ног гостя, подходящего к двери Ивановых.
Лев Израилевич
Да, это был он. И дворничиха с ходу ему объяснила: она записывает добрые дела из такого расчета: пять сама делает, так в ответ одно — бывает — получает... добро...
— Вот бы заглянуть в эту ее книгу добрых дел! — задумчиво сказал Лев Израилевич, когда тетя Паня простилась.
— Я думаю, там чисто, ничего не записано, — ответил Миша. — Тогда почему она прибегала? А чтоб кусочек энергии от нас оторвать...
Да, не будем о ней, а будем о... Достоевском! Так сказала Света, но Лев Израилевич достал пачку индийского чая, и она послала Антона ставить чайник.
— Подождите, это слишком высоко! — закричал гость.
— О Достоевском — слишком высоко?! Ах, нет... живем высоко, у вас дыхание перехватило... понятно... значит, коньяк сначала? Ну, вы нас балуете... — Света уже достала свои любимые (свадебный подарок) “ситцевые” чашки, которые доставала лишь для дорогих гостей.
— А выгодно она делает добрые дела: то домоуправше, то паспортистке дарит фартуки, — заметил Миша задумчиво.
— Опять! Ты позволил ей присосаться, поставляешь ей энергию, не вспоминай... Миша! Лев Израилевич, какой у вас свитер! Откуда? Женщины вам вяжут?
— Вяжут. А что с ними делать! — И он разлил коньяк прямо в ситцевые чашки.
— Это Лев Израилевич, как всегда, после бассейна, — пояснил Антон Насте.
— Я полный... хлорки... ох, льют ее!.. — Он вытер слезящиеся глаза. — Безобразие прямо... Почему давно не был? — продолжал он. — А, писалось, наверное. — (Докторская диссертация то идет, то нет, объяснил Антон Насте.)
Миша мрачно листал подаренные тома “Индийской философии”. Чем ценнее подарки Льва Израилевича, тем сильнее он подозревал гостя во влюбленности, взаимности и так далее. Вечно эти книголюбы и холерики где-то знакомятся.
— Вы девочку взяли? — второй раз спрашивал Лев Израилевич у Миши, и губы его так сильно сжимались и разжимались при этом, словно он с огромной силой бросал их друг на друга.
Неужели будет отговаривать? Взяли, а что?
— Мы там приготовили мешок всего... постельное белье, кофточки... Вы бы приехали да увезли, а?
Света улыбалась, Света обещала приехать, Света резала колбасу на закуску.
— А кто сидел рядом с Львом Израилевичем на последнем заседании у книголюбов? — спрашивала она. — В синей кофте и с крашеными волосами!
— Неужели с крашеными? — изумился Лев Израилевич.
— А вы что, не заметили?
— Мы, мужчины, ведь не воспринимаем внешне, мы больше внутренне... свечение... Свечение от женщины усиливается или уменьшается... А это кто вас так написал — Настя?! Где я уже видел такие облака, показывающие кукиши, — у Пикассо? — И тут он почувствовал, что свечение от Светы усилилось. И Миша это понял, поэтому срочно обнял жену: вот она у него какая, взяла девочку, научила рисовать...