Мучения искусствоведа
Позабыв про гениталии, думал я пожить в Италии.
Но увы! Там груди, талии, сплошь и рядом гениталии...
Эх вы, древности Италии, провалитесь в гениталии!
У Владьки бывали такие штучки хороши, но он упорно писал и печатал бездарные серьезные вещи, позорил фамилию…
Х
У Люси на работе давали новые книги. Председатель городского клуба книголюбов — новенькая девочка лет двадцати двух — двадцати трех, выпускница педа, все щебетала возле уха Люси о том о сем, явно пытаясь подружиться на почве общих интересов к зарубежной литературе, и вдруг на десятой минуте знакомства заявила, что страстно мечтает собрать всего Дюма. Вот так всегда: стоит познакомиться с выпускницей педа, как она на десятой минуте заявит вам, что страстно мечтает о Дюма, и потом уже как-то даже не знаешь, о чем с ней разговаривать! К радости мечтательницы из педа, Дюма был, и пачку на городской клуб дали. У Люси денег в обрез, и она взяла для себя лишь детскую книгу “Сказки острова Шри Ланка” да еще одну — недетскую — “Манчжурские правители Китая” — для подарка Володе, мужу Рогнеды. “Хотя он и не ответил на мое письмо...”
Люся ехала в троллейбусе и листала “Правителей Китая”, а сзади слышался напор мужского монолога:
— Вышла монография одного физхимика, доктора наук, перевод с английского — он доказывает, что отпечаток личности на научной теории очень велик. Раньше говорили об отпечатке личностном на художественном произведении, теперь оказалось, что в науке все так же...
“Какой непермский разговор”, — подумала Люся и обернулась — сзади сидели Игорь и Володя, которые, увидев Люсю, вдруг наперебой запроявляли интерес к “Манчжурским правителям Китая”. “Смотри: какая Цыань страшненькая”, — брезгливо заявил Игорь, открыв монографию на фотографиях императрицы. “Наоборот — красавица”, — ответил Володя, со страстью Дон-Кихота защищая честь женщины, пусть даже давно умершей. “Ну ты и бабник!” — “Я — интернационалист”. — “Да, бабник-интернационалист”.
— Наверно, не в транспорте надо научные споры двигать! — зло прицыкнула на них соседка Люси — пожилая женщина болезненного вида.
Мужчины начали охотно извиняться, потом повели Люсю к выходу, и она подумала, что оба ей очень нравятся. “Почему бы не пойти по рукам, — мысленно сказала она, думая, что острит сама с собой. — Игорь такой умный, даже не по-пермски как-то... выше... разведен, говорят. И рост его более мне подходит, нежели Володин…”
— Слушайте, у меня там в телевизоре гнездо... У одной лампы гнездо…
— Совьем гнездо, то есть довьем, — предложил Володя. — Вечером, попозже. Тем более что я скоро уезжаю со студентами в колхоз.
Он неизменно возил в сентябре студентов, но сейчас сказал ей “тем более”, значит, как-то связывал этот визит с отъездом, то есть намекал, что перед отъездом обязан побывать у Люси и без разных поводов, “гнезд” телевизора и прочего. Но Люсе уже Игорь казался умнее. Она была так глупа, что, несмотря на неудачный брак с одним умником, продолжала мечтать о новом “умном муже”.
— Давайте пройдемся по этой аллее, — предложила она, потому что Володе пора было сворачивать к своему дому. — Здесь так и тянет прогуляться.
Аллея по улице Крупской была засажена яблонями, рябинами, остролистыми американскими кленами, которые были уже красны в эту пору и рифмовались с краснотой кистей рябины, с красноватыми северными яблочками. И вдруг в конце аллеи показалось странное декоративное сооружение, напоминавшее обглоданные рыбные скелеты. Люся резко затормозила:
— Вам не кажется, что эти рыбные кости в горле застревают?
— В горле аллеи? — спросил Игорь.
— В нашем, то есть в моем... в вашем... ну, я запуталась.
Игорь раньше редко встречал Люсю — Рогнеда была не из тех, кто делится своими знакомыми с кем-либо. Вдруг ему захотелось без Володи пойти вечером чинить “гнездо” в телевизоре. Он отключился от общего разговора, измышляя план-предлог-причину-довод или что-то в этом духе, и не понял, что мимо их троицы прошел муж Люси. Он прошел независимой походкой, кивнул, но чуть оказался сзади, как сразу громко запел: