— Гинеколог, — снисходительно пожала плечиком Настя.
— Мм... А как ты узнаешь, что наступила весна?
Настя начала сочно описывать кошачьи свадьбы.
— Н-да... Что такое физиономия?
Настя зачастила: вспомнила все от рожи до хари, включая морду и моську, рыло и ряшку. Психоневролог удивленно смотрела на Мишину бороду ассирийской формы, с симметрично уложенными завитками, потом — в его очки оправы “директор”, наконец спросила, кто у нас в стране самый главный.
— Ленин!
— То моська!.. То Ленин, когда на самом деле Брежнев. Откуда это “рыло”, если человек звучит гордо, папаша?!
Миша серьезно вступил в спор: человек ДОЛЖЕН звучать гордо! Но! Пока не звучит. Долго ли, коротко ли он говорил, но очнулся, когда услышал грозовое: “Не дам я вам разрешения в нормальную школу!” Тут он понял, что говорил не то, а если то, то не там и не тому.
Человек должен звучать гордо?
— Ну, Цвета заболеет, когда узнает!.. И что меня наумило? Я ведь знала, что Ленин умер, но если говорят все время по радио: “Ленин жив”.
Настя была такой силы холерик, что, тараторя, не могла идти в ногу с Мишей, а забегала вперед и возвращалась, снова убегала, и так все время.
Миша не замечал особенностей проходящего мимо них пейзажа — у него внутренний пейзаж был достаточно богат. Но даже он замер вдруг у киоска с марками: карликовые березы, ели, сосны — в горшках.
— Смотри, Настя, вот бы такой сад иметь на балконе — все маленькое, и ты средь них, как Гулливер.
— А кто это — Гулливер?
Миша начал рассказывать про Гулливера и предложил, кстати, проехаться до магазина “Кругозор”. Сели в автобус, Миша красочно описывал Насте кораблекрушение, а тут — билеты спрашивают. Контроль! Настя жестом глухонемой стала чуть ли не царапать Мише шею — он догадался ответить ей такими же вымышленными жестами. Их пропустили.
В магазине “Кругозор”, который Миша звал “Кругослеп”, потому что там обычно не было ничего, расширяющего кругозор, на этот раз вилась в три узла завязанная очередь за Гюго. “Одолжите девочку”, — страстно прильнула к Мише дама из первого узла. Он не успел кивнуть, как Настя уже побежала с дамой и вскоре вернулась с двадцатью копейками — на мороженое дали. Но Миша с видом сомнения листал книги с философской полки и ничего не замечал вокруг. Тут и другая дама поманила Настю, попросив снять панамку, и — после покупки двух экземпляров книги — тоже вручила ей премию в размере двадцати копеек. Так Настя стала переходить из рук в руки. У нее уже монеты не помещались в кулаке, когда продавщица заметила, что валом повалили родители с одинаковыми девочками. Что за времена такие — заставляют ребенка торговать собой! Так закричала продавщица. Чей это ребенок? Настя взяла Мишу за руку и вывела, как слепого. В любую ситуацию она входила легко, как нож в масло.
— А почему Гюго не дают сразу по две штуки? — спросила она.
— А чтобы не спекулировали!
— Про каждого человека так и подозревают?
— Про каждого!
Да, печально жить, когда тебя все время подозревают, потому что — все дефицит... А у иностранцев тоже? Нет? Значит, там человек уже звучит гордо? Да, сказал Миша, но и нам надо работать, чтоб не было дефицита. Насте очень захотелось работать, например книги делать. Она могла бы рисунки рисовать в книги. Ей так сильно захотелось рисовать, что кулак разжался и послышался комариный звон оброненной монеты.
Из дневника Светы: “Сегодня смотрели с Настей Пикассо. “Цвета, а если я вырасту художником номер один, как Пикассо... короче, ты будешь рада?” — “Если даже номером сто один, как Ван Дейк, которого мы вчера с тобой купили...” Настя сразу вспомнила автопортрет Ван Дейка: “Это у которого рука свисает интел... (не смогла выговорить), короче, свисает... так свисает”...”
Писатель К-ов
— Папа, папа, вставай! Скорее! ты уже поспал, папа! — просила Соня.
— Что опять случилось?
— А во сколько лет можно целоваться? Ты уже проснулся?
— Нет, я сплю, и мне снится кошмар: дети не дают спать...
И тут три звонка, хотя к Ивановым звонить дважды: это пришел писатель К-ов с женой, которая имела прозвище Дороти Донаган.
— А почему вы звоните трижды? — удивился Антон.
— А это чтобы вы пришли в опупение, — серьезно ответил К-ов.
— Вы что... забыли семнадцатую заповедь: не вводи в опупение?! — спросил не менее серьезно Миша и позвал с кухни Свету, ведь чтобы купить Насте кровать, постель и одежду, она продает сережки этой Дороти, которая уже смахивает — подумать только — слезу.
— Вообще-то золото уже не носят, а носят платину, но... у нас нет денег на нее. — Дороти уронила и вторую слезу — сколько их у нее запланировано?..