Но потом, когда все выяснилось, каждый получил за свое. Оказывается, дети разбили тарелку и решили, что за это они уберут хорошо после дня рождения и пойдут погуляют, чтобы мама успокоилась к этому времени, осознав, что даже наиболее удачно расписанная тарелка, где она подрисовала волоски к ногам голенастых одуванчиков, чтобы не походили они на лысые ноги бледного пьющего Бори, не стоит обиды на семью...
Мама отбушевала. Пришел Петр с подарком в виде электронных наручных часов. Здоровье мамы на глазах вспучивалось, росло и хлестало через край. Дети зачитали послание агентства “РИА-новости”:
— Сегодня неизвестный инопланетный террорист пытался захватить расписанную тарелочку и угнать ее, но при попытке захвата заложников в виде веселящихся детей не справился с управлением и врезался в кота Зевса...
— Что, вы Зевса покалечили? — снова затревожилась мама.
Тут же черный сиамец раскрыл свою пасть и сказал с достоинством: “Мя!” Понимай так, что “я у вас наиглавнейший, беспокойтесь обо мне непрестанно”.
Девочки рассказали брату, что гвоздем дня рождения оказались не американские штучки, а тонометр для измерения давления. Сначала Лиза сказала, что у нее заболела голова, Александра измерила ей давление, а потом все встали в очередь — у каждого оказался свой болезненный орган. Потом каждый захотел научиться мерить давление, и всех захватила такая деловитость, что Алеша подпрыгнул и уронил тарелку...
Петр взял в руки гитару, которая всегда лежала на шкафу у родителей (в семейной его жизни гитара пришлась не по нутру жене).
Солнышко в небе ярко горит,
На берегу тихо церковь стоит,
Снегом покрыта в зимний мороз,
Немало пролито в церквушке той слез,
— пел он стихи, которые Таисия сочинила давно, еще когда ей было лет
шесть.
В общем, ничто не предвещало неприятностей. Петр засиделся и остался ночевать, а за завтраком просил сестер не смешить его, потому что у него и так болит рот... Он взял сигарету, книгу и скрылся в туалете. Сразу же оттуда донесся его громкий хохот. А сам говорил: “Не смешите, не смешите!” Наверное, взял с собой “Трое в лодке” Джерома, подумала мама. Она на кухне мыла посуду, а Таисия запаковывала мусор.
Из-за стены от соседей полилась старая детская песенка: “Дважды два четыре, дважды два четыре — это всем известно в целом мире!..” И тень пробежала по маминому лицу: когда эта песня считалась модной в детских садах, мама была молодая, самой старшей, Наташе, исполнилось восемь, а Петру — шесть стукнуло, Александре — еще только три, и сколько сил... Боже мой, она преподавала в Доме пионеров (вела кружок), каждую неделю ездила на этюды...
Петр вышел из укрытия, неся под мышкой “Пеппи Длинныйчулок”.
— Ма, у тебя хорошо Высоцкий получился, дай мне эту тарелку, а? Я на день рождения подарю Витале, а то денег-то нет...
— Да хорошо, бери.— Она не любила, когда сын начинал хвалить ее работы (ничего хорошего это не предвещало: либо денег попросит, либо еще чего — выручить из беды и пр.).— Слушай, возьми лучше Гомера — тебе все равно, что подарить, а мне трудно будет продать Гомера, понимаешь... Я хотела Николу Угодника, а вышел почему-то подслеповатый Гомер.
— Гомер, бедный, ждал-ждал, когда его нарисуют,— не дождался. И вылез без очереди,— с одобрением отозвался папа о древнегреческой предприимчивости (и ушел на работу навстречу новорусской предприимчивости).
Петр завязывал галстук и в то же время выпрашивал тарелку с портретом Высоцкого, не прямо, а говоря про то, как обычно простоватый Высоцкий похож на Есенина. И он показал себе в зеркале слегка провисшую челюсть и дымные глаза. А у тебя, мама, такое у него лицо: горького много.
— Максима Горького? — не поняла мама, хотя на самом деле все она поняла: у нее хотят отнять ее золотую мечту о недельном пропитании.— Я уж пыталась сделать копию, чтобы в семье осталось, не получилось. И правильно, что не получилось, потому что удача — всегда чудо,— добавила она.— Руки те же, краски те же, и я та же самая, а получился не Высоцкий, а бандит просто.
Петр уже привык в своей фирме “Урал-абрис” вести переговоры до конца, поэтому он ввернул угодливую загогулину в рассуждении: у Витали пробовали его собственное вино из смородины. Просто “Вдова Клико”, даже лучше, с какими-то лучистыми пузырьками; когда они лопаются, ощущение звездочки на языке. Он спросил: как его делают? Они говорят: год на год приходится. Правильно, что чудо или есть, или его нет.
Мурка и Зевс имели на этот счет свои взгляды, которые и выражали, бросаясь под ноги и требуя себе чуда в виде американского птичьего фарша.