Таисия слушала папу, слушала дождь, который лил уже второй день, и у нее само появилось в голове стихотворение:
— Дождь льет, льет, льет,
Дождь льет, льет, льет,
И сильный поворот
Сделала машина...
Дождь льет, льет, льет.
Дождь льет, льет, льет,
И сильный поворот сделала Россия...
— Само появилось? — переспросила мама.— Ну, значит, ты в отца, пойдешь по филологической части.
— Только не надо много думать о политике, о выборах, господа,— сказал на это папа.— Сейчас само написалось про Россию, а потом, может, напишется про другое, более важное... Так я о фольклоре: заметили притчевые истории?
— Пап, ты меня любишь? — спросила Таисия вдруг.
— Что? Ты о чем? Да, конечно... люблю, а что? Я не то что-то сказал?
Просто папа улетал куда-то в холод словно, когда размышлял вот так. Нет, когда Таисия вырастет, она не поступит на филологический, а найдет литературно-ветеринарный институт! Обещала ведь Кулику, что лечить будет! Литературно-ветеринарный с... элементами гитары! А тарелки? Она их будет расписывать в свободное время... Да, решено! Где же есть такой институт? Ну уж где-нибудь да есть же, подумала Таисия.
Папа Таисии ушел заваривать чай и подумал в одиночестве: не Бог весть какие гениальности изрекаю, а уже детям показалось, что я не с ними, что забыл в это время любить Таисию... И вдруг его осенило: зря напали тогда на нее за красочное описание пожара якобы в квартире Вероники!.. Бальзака тоже в жизни не очень любили женщины, зато его героев в романах сильно любят!.. Таисия повела себя, как писатель: в жизни у Вероники не случилось пожара,
а в дневнике случился. Не надо быть Фрейдом, чтобы это понять.
С тех пор прошел почти год. Алеша Загроженко недавно написал Таисии из колонии очередное письмо: по баллам он обогнал всех, и за это его досрочно выпустят на свободу. “Я мечтаю день и ночь об этом”,— пишет Алеша. Как Кювье по одной кости восстанавливал все лицо (тело), так и по одной этой фразе можно рискнуть представить его, Алеши, будущее. Но, к счастью, будущее не нуждается в этом, оно придет само собой.
•
* Стихотворение Алексея Решетова.
* * *
Журнальный зал | Знамя, 1998 N11 | Нина Горланова, Вячеслав Букур
начал читать Любим, добросовестно подчеркивая ритм и показывая свою вообще-то очень сильную память.
Она с довольным видом слушала свои стихи в исполнении сына, а потом с оттенком выстраданности сказала:
— Дети должны расти, как трава.
Несчастье наше было не в том, что Галина к нам пришла. Многие приходили и уходили навсегда. Несчастье оказалось в том, что выяснилось: мы живем в соседних домах! От нее уже невозможно было уклониться.
— У вас чай без варенья, что ли, насухо? Я не привыкла так, без варенья! Один песок, что ли!
— Не хочешь, не пей, — уговаривали мы ее.
— Надо же, чай без варенья, вы что!
— Ты успокоишься, нет? Галя, успокойся.
А ей только этого и надо: взглянула на нашего кота и ужаснулась:
— Ой, страшный он у вас какой, Боже мой!
— Ты что — красавец наш Кузя, умный!
— Морда у него страшная! Вот у меня кошечка — какая у нее мордочка маленькая, красивая. А у вашего — ужас!
— Так кошечки — они всегда ведь женственнее, изящнее.
— Нет, страшный, страшный, — Галина не сдавалась, криками освежая наше одряблевшее внимание.
— Кузя просто мужественный... сильный.
И мы посмотрели на Галину: у нее широкое уральское лицо, красивое, но не очень-то нежное. Примерно как у Кузи у нашего. И вся она состояла из какого-то плотного вещества, которое торчало во все стороны.
Тут Сократ, добрый мальчик, чтобы развеять тяжесть этого судорожного общения, принялся рассказывать:
— Сон видел я. Он называется: “Превращение в динозавра”. Кто-то дал мне жвачку. Я превратился в динозавра: выше домов, голодный. Разламываю стены и в магазин захожу. Ем шоколадки, обжираюсь. Но потом мне стало скучно, я начал искать этого, который дал мне увеличительную жвачку. Только он мог меня превратить обратно в человека. И тут я проснулся, не нашел его.
— Страшная морда у вашего кота!
— Ты хочешь в дверь выйти или сразу через окно? — задали мы назревший вопрос.
— В школе меня все щипали, — сказала тихо Галина сквозь бегущую из глаз воду. — Ненавидели, я не могла сдержаться — всех-всех обзывала. “Любка-Любка, а что под юбкой?”, “Лешка-Лешка, хер, как гармошка”. А дети ведь такие безжалостные, этот Лешка меня укусил в плечо. Хотите, покажу: шрам — как от пилы!