“Ну, не понравился вам мой подарок, ну и что — он сам по себе хорош, без вас. Надо за него у Марты еще парочку чего-нибудь взять”. Вдруг потерял Баранов решимость взять у Марты что-то... надо стакан-то направить в себя, чтобы решимость влилась.
Половину стола захватила родня Марты. Там выбраживались древние ферменты плодородия. Они выплеснулись вдруг таким вот требованием:
— Будем прятать щас невесту.
Помпи из итальянца превратился вдруг в половца: лицо стало бешеным. Но и в бешенстве он выглядел как Мастрояни, играющий половца. Мать и брат Петя повели его успокаиваться на кухню. И сообщили новость: купили БЕЛЫЙ РОЯЛЬ! Бешенство — это камнепад, распад самого себя на грохочущие жернова. Изумление от белого рояля остановило распад и осыпание. В прошлом году мать покрасила полы в изумрудный цвет. Слишком много зелени получилось. Решила разбить это белым пятном. И аристократически не жалела на это никаких денег.
Брат тут стиснул мышцастой рукой локоть Васи: молчи! Но через двадцать лет, когда мама потребовала оплатить покупку норкового пальто, Вася был уже очень обстуканный:
— Я могу лишь оплатить твой визит к частному психиатру.
— ...Жених, жених! — скандировала родня невесты. — Отгадай загадку! За! Гад! Ку! (И тут подхватили все.)
Вязин думал: кто спорит, обряд нужен, плодитесь и размножайтесь, но если весь человек уходит только в это — тут Влад с Розановым и схватился...
— Василий, взгляд синий, — дружка с заляпанным томатом полотенцем через плечо развернул ватман. — Вот помадные отпечатки: найди здесь губы своей Марты!
Вася ошарашено смотрел на этот соцарт. А Баранов, изгибаясь по-кишечнополостному, кричал:
— Вот если бы это были отпечатки других ее губ!..
Тут шестнадцатилетний, но уже хорошо подкачанный Петр закипел, схватил Баранова и вытащил его на площадку. Тот почувствовал, как часть лица вспыхнула и отяжелела. Да вы без меня пропадете, изумился он такому повороту. И уже не мог уйти. Разрывая на груди рубашку и активизируя таким образом сердечную чакру (по примеру предков-прарусичей), он вытянулся и сократился до самого стола, крича:
— Со скуки! Пропадете без меня! Пропадете!
Многие не обращали на него внимания, потому что уже самого внимания-то у них не было. Остальные искренне попытались помочь жениху в разгадывании губ. Вася решил прекратить это и нагреб по карманам несколько рублей — заплатить штраф за недогадливость. Все такие добрые: брат Петя Баранову заехал — только из доброты, синяк об этом извещал на догорающей физиономии... мама тоже добрая! Давала в детстве Пете по двадцатчику, чтобы он каждый Васин поступок доносил до мамы — она хотела воспитать передвижное материнское око. Но несмотря на то, что Петя три года получал по двадцатчику, потом он сам отказался: “Ма, я больше не буду”.
Серафима Макаровна окольцевала сильными губами сигарету и посмотрела на Марту, “спрятанную” невесту. А с той стороны двери бушевала стража из гостей, охваченных первобытом. Они жаждали выкупа за условную девственность.
— Почему мужчины хотят девственницу! — возмущалась Марта.
— А чтобы он на всю жизнь у нее один был, сравнивать не с кем! Чтобы ценила то, что есть. А ведь это не-хо-ро-шо.
Серафима не знала, что через двадцать лет Марта будет в кругу подруг ее, Учительницу, винить в своих семейных осложнениях...
— А где же ваш Валуйский, Серафима Макаровна?
— Он сказал, когда я выходила: “Пошурую-ка я в Канте — неужели я у Канта ничего не найду на свадьбу... в терминах”.
— Да, — подхватила Марта. — Зачем же Кант и жил тогда, если у него ничего нет для свадебного тоста.
— Главное, — прорвалось вдруг у Серафимы. — Вы там побольше иньянствуйте друг возле друга!
— Инь-ян, инь-ян!!! — заорал ворвавшийся жених, наклоняясь вправо-влево, вправо-влево.
Андрюша Немзер, читающий сейчас это повествование! Ты ведь, конечно, догадался и можешь далее не читать о том, что Валуйский всего за час до конца свадьбы был уже здесь. Произвел все охорашивающие движения, включая извлечение записной книжки.
— Брак — среди категорий, которые жаждут этики, — тянул он стеклянную нить рассуждений. — Кант говорил... я тут немного разовью...
— Мы с Кантом, — громко прокомментировала Серафима Макаровна.
— Прожить всю жизнь с одним человеком — это безумие. Значит, это абсолютно нравственно!
Валуйский надежно был зафиксирован в пузыре безвременья и казался старшим братом кого-то из молодоженов. Ни у кого не было сомнений, что он будет верен Серафиме всегда. “А как же народное седина в бороду — бес в ребро?” — поиграла сдобными руками Кондеева. Василий сверкнул молнией между Мартой и Маринкой: