Вася бросился бурно закрывать все окна: поедем отсюда! Надо продышаться. Только к Марте заедем — сыну деньги передать.
Вязин поднялся. Он все еще выглядел, как массивная колонна, но уже покосившаяся слегка от времени. А Помпи почти не изменился в своей хворостинности, только волосы стали пегого оттенка, на грани с серебром. Они остались волнистыми, но это было уже море, уходящее туда, в сумеречную сторону. Он надел свое пальто об одной пуговице, но это было уже кремовое пальто с такими вкусными крупными строчками. К нему имелась аспидного цвета шляпа. Все было на один размер больше, чем нужно, что придавало Васе какую-то особую ловкость внутри одежды. Вязин никогда так не выглядел, как Помпи: на его раздутых мышцах вся одежда мучительно трещала и собиралась в горестные массивы.
Медленно, но неукротимо, с помощью Вязина, они прошли сквозь сбитую, как масло, толпу у офиса МММ. Раньше в этот кинотеатр люди ходили, чтобы зачумить себя волшебными картинками, а теперь... очередной миф рушится: МММ закачался! Сам же кинотеатр стоял бодро: еще одно сказание — не последнее, я их готов принять сколько угодно!
— Вчера ведь только сказано было Кондеевой: скоро лопнет пирамида эта!
— Ну, если ты в момент оргазма это говорил, то неудачно выбрал время, — зубоскалил Вася.
Деньги не взять, а передать кому-то там? Это страшно удивило охрану, их пропустили. Та часть кинотеатра, которую арендовали под сказку о всеобщем богатстве, была отремонтирована в стиле “евро”. Марта взяла у Васи деньги из конверта, а конверт бросила в урну, которая была похожа на оргтехнику: со скошенными углами, умными полосками черного цвета на сером.
— Урна с компьютерным управлением у вас? — спросил Вязин.
— Да нет, просто рукой открываем, — ответил начальник Марты, у которого один глаз был с желтизной, а другой блистал небесным здоровьем и проницательностью — он был искусственный.
Наши друзья не удивились, что тут же объявилась Кондеева с потной шерсткой на голове: она хотела немедленно получить свои суммы от Марты.
— Слушайте вы, там дураки ничо не понимают, — с болью сказала Марта, тряся перед собой своими красивыми пальцами. — Но я-то здесь, мне-то верьте! Это все сделано для того, чтобы свои могли по дешевке скупить! Я бы на твоем месте, Маринка, прикупила еще на миллион, а ты бросилась на меня!
Снова втроем они миновали охранника в пятнистой форме: мысленно он давно убежал, каждый в толпе был жиже его, но вместе, навалившись своими некачественными телами, они могли превратить его в слякоть.
Люди кишели вокруг, как эмульсия из мелких капель надежды и разочарования. И каждый сливается с другом, соседом и мыслит себя как что-то мощное, величиной во все тела сразу. Все за него! Я, мы — большое тело, которому все дозволено. Там было и несколько оргазмов, впрочем, непроизвольных, случившихся, когда появился человек с портретом Мавроди и горячо говорил, что виновато государство, которое преградило, как всегда... Крики боли и сладости участились, и Вязин с дрожью почувствовал, как челюсти толпы начали сжиматься вокруг него, Васи и Маринки, но тут Кондеева быстро-быстро стала прикупать пучки “мавродок” у сомкнувшегося вокруг них тела, бормоча: “Послезавтра они втрое вырастут”. В конце она уже запела, камлая: “Близнецам — по дубленке, а старшему — компьютер”.
Примчалось ошарашенное послезавтра. Из телевизора выпадали грубые и каменистые новости. По сравнению со сказанием о счастье они были несъедобными. Мавроди скрылся. Марта не звонит. Еще этой ночью Маринке грезилось: будущее обнимает и проникает в нее, ласково шепча, и обещает, обещает.
Она все же пыталась проломиться к Марте в офис по телефону. Занято. Вечно занято. Навечно? Понятно: у каждого там своя родня, нужно ее спасти от разорения. “Я поеду!” Автобус полз так медленно, будто ехал в обратную сторону. Марты в офисе не было. Зачем же тогда Маринка дала охраннику пятьдесят тысяч?! На эти деньги можно было бы до САМОЙ ЦЕНТРАЛЬНОЙ КОНТОРЫ В МОСКВЕ доехать.
Прошло трое сплошных суток без разделения на дни и ночи. У Кондеевой пропала чувствительность левой ноги и левый глаз стало резко, с болью, дергать. Но это лишь усилило манкость ее красоты в сочетании с чернотой на резце, потому что намекало на другие, сокровенные судороги. Дальше произошло совсем неправдоподобное: из слипшихся человеческих тел возле МММ вышел красавец и широким жестом посеял в воздух веер “мавродок”. Он показал, что умеет достойно проигрывать. Облапошили так уж облапошили. Пойдем жить дальше. Не пропадем. И видно было, что он в самом деле не пропадет. Маринка обгоняла его, ничего такого не думая (клянусь! клянусь!), пробегая по своим делам, но получилось так, что левый глаз дернулся, спасибо ему, и мужчина сказал: