— А, начиталась. В “Природе” целый номер ему был посвящен.
— Да мало ли про кого я начиталась, а приснился один... Высшая реальность прольет свет, а?
* * *
Журнальный зал | СловоWord, 2006 N51 | Нина Горланова
Нина Горланова (1947) окончила филологический факультет Пермского университета (1970). Работала лаборантом в Пермских фармацевтическом и политехническом институтах, младшим научным сотрудником в Пермском университете, библиотекарем в школе рабочей молодежи. Методист в Доме пионеров и школьников. Печатается как прозаик с 1980 года. Автор книг прозы: “Радуга каждый день”, “Родные люди”, “Вся Пермь”, “Любовь в резиновых перчатках”, “Дом со всеми неудобствами”. Произведения Нины Горлановой переводились на английский, испанский, немецкий, польский, французский языки. Член СРП (1992). Первая премия Международного конкурса женской прозы (1992), специальная. премия американских университетов (1992), премии журналов "Урал" (1981), "Октябрь" (1992), "Новый мир" (1995). Участник Творческого союза “И”. Живет в Перми.
Мой маленький йог
Сашка научился плавать под водой, два дня наслаждался этим умением, а на третий оглох. И его положили в больницу. Ребенку пяти лет полагалось лежать без матери, и он тоскливо проводил меня взглядом.
– Я приду к тебе вечером, – сказала я.
– Точно? – то ли не расслышал, то ли не поверил он.
– Точно! – громко крикнула я.
– Смотри: только точно!
Я отправилась домой, вернее – в дом моих родителей, где я каждое лето провожу два месяца, чтобы немного закалить своих трех малышей. Почта уже пришла, но мне опять ничего нет. Муж второй месяц не пишет. Что там с ним стряслось? Я из-за него голову потеряла, а тут еще болезнь сына!..
Вечером я с фруктами и конфетами подходила к лор-отделению больницы. Рядом с табличкой “Ухо. Горло. Нос” вывесили свежий плакат: “Курение или здоровье – выбирай сам!” Почему-то он вызвал неприятные предчувствия. Войдя, я сразу столкнулась с процессией: двое мужчин шли с носилками, на которых лежал, видно, только что скончавшийся человек. Успела заметить поразительную белизну его лба. Несколько женщин в полосатых больничных халатах сопровождали носилки, я услышала скорбное: “Прибрался Иван Николаевич” и “Рак горла – это рак горла”.
Я побежала к сыну.
Он лежал лицом к стене и безутешно рыдал, так что сумеречный свет в палате, казалось, дрожал. Возле него сидел и крестился старичок, длинные волосы которого были сзади заколоты женской скрепкой. Лежащий на соседней кровати полный мужчина сказал мне:
– Вибромассаж вашему Саше сделали. А батюшка его утешает.
Я разглядела белую вату в ухе батюшки и догадалась, что сам он тоже лечится здесь. Действительно, он прошел в угол и лег. Оставались пустыми еще четыре кровати.
– Саша, почему ты плачешь?
– Ага! Все люди умрут, и никого не останется, солнышко будет, а никто его не увидит – все-все умрут, – причитая, как на поминках, рыдал мой ребенок.
– Ты слышишь? – обрадовалась я, прижимая сына к груди и успокаивая: – У вас тут, видимо, говорили о покойном. Но ведь не враз все умрут, Саша. Земля пустовать никогда не будет. Я тебе конфет купила.
– Сначала, значит, ты умрешь, а потом – я?
– А у тебя останутся дети, в них будет течь твоя кровь, твои мысли останутся у них в голове. Значит, ты не весь умрешь – останешься в своих детях. А они – в своих. Успокойся!
Но он не успокаивался. Его маленькое тельце бил такой озноб, что его аж подбрасывало в постели, словно мальчик всеми мышцами тела, а не только умом, борется со страшной мыслью о смертном конце каждого человека. Я как-то успокоила его все-таки. С надеждой он переспросил:
– Я не… не умру?
– Опять! Ты вырастешь, женишься на самой доброй, самой чудесной девушке, и она родит тебе…
В это время в палату вошли те мужчины, которые спускали носилки. Только они успели прилечь, как заглянула старушка.
– Отнесли? В морг? Интересно, как там – скамейки или столы? Или нары? А? Чтобы иметь представление…
– Лед там, – угрюмо ответил самый молодой из мужчин. – Доски поверх льда.
Старушка удовлетворенно закивала:
– Доски все-таки… Ага! – и прикрыла за собой дверь.
Я решила, что пора уходить, и стала прощаться, но Сашка разразился таким волчьим завыванием, какого я в жизни от него не слышала. Кто-то из больных рванулся к окну, распахнул его. Сашкин плач тотчас вылился наружу и таким образом мешал уже выздоровлению всех больных этой клиники.
– Ну и ночка нам предстоит, – сказал кто-то уныло-кислым баритоном.