Выбрать главу

Когда грянула перестройка — не для всех она оказалась радостью. Иные с выходом из подполья лишились источника «энергии отрицания» и оказались в кризисе — бросили писать вообще. Иные свободу поняли как волю и превращали ранее чудесные праздники в нечто чудовищное.

…Те [канадское ТВ] микрофон подсовывают, задают дурацкие вопросы, типа: как вы относитесь к отрытым останкам царской семьи? Антиподов кричит: «Бросить эти кости на псарню!», Кабанов: «Ай эм грэйтист юрал атист! Камера на меня!» — полная ахинея, полный бред! И в разгар всего этого свинства вошла Катя Дергун с палкой — как со знаменем! — на которой ее собственные трусы мотаются. А потом развернулась, задрала юбку — и показала всем голую задницу… (Евгений Касимов, с. 149).

На презентацию «Маргиналов» прибыл из Челябинска Виталий Кальпиди (он уехал из Перми в конце 80-х) — улраеат премии А.Григорьева и лауреат премии Б. Пастернака. В своем выступлении он высказал такое мнение: у Перми было два шанса войти в большую литературу — в 60-е и в 70-е годы, когда город был одним из энергетических центров уральской культуры, но все закончилось расколом и брожением, и в настоящий момент расцвета искусств в Перми ждать не приходится…

Это выступление вызвало много споров. Например, лично я считаю, что в искусстве — всегда время для чуда, или, говоря словами Раневской: прыщ и искусство вскакивают всегда в самом неожиданном месте.

Тогда, полгода назад (всего полгода!), казалось, что время маргиналов ушло навсегда. Но вот за последние месяцы реставрация советского строя обозначилась явно, о ней открыто говорят политологи по радио и на ТВ. Если так будет продолжаться, то через 20 лет придется нынешним молодым издавать второй том «Маргиналов» — уже о себе…

Не дай Бог!

* * *

Журнальный зал | Октябрь, 2004 N6 | Нина ГОРЛАНОВА, Вячеслав БУКУР

День, как год

Джек приехал в Пермь волонтером – помогать ремонтировать Музей политических репрессий. Но ни до какого Музея не доехал, потому что у него наступило свое.

Коридорная гостиницы уже знала эту западную важность, особую. У русских важность сердитая, кажется, что у несчастного проблемы с кишечником. А у Джека важность летучая, с улыбкой и с вопросом в глазах: ну как вы, как вы тут без меня обходились?

Через час он подхватился, нахлобучил на голову свою берсальеру и спросил с приятным акцентом:

– Могу я поужинать где-нибудь тут?

– Да лучше дальше гостиницы никуда не ходите, – устало сказала дежурная. – Буфеты работают.

Но разве потомок ковбоев стерпит такое топтание на одном месте? Он подумал: центр – он и в Перми центр, не может быть, чтобы рядом с четырехзвездным отелем кишели приключения. Ведь не Гарлем здесь какой-нибудь!

Через час он резко изменил свое мнение, но до этого...

Джек побродил по Компросу, полюбовался подсветкой ЦУМа, зашел в пару забегаловок. Все это время за ним следила пара здоровяков. Они ждали, когда Джек забредет в достаточно темное место, потому что они думали: это лох. А есть такой закон, что лох в конце концов всегда забредает в темное место.

– Он, сука, может в эту гребаную зеркалку зайти! – тревожно говорил один.

– Да, – вторил другой.

Он не любил работать возле зеркального киоска. И не только потому, что там было светло, как днем. В зеркальных стенах все удваивалось – они показывали, что ребята делали с людьми, и говорили: это разбой.

Эти два крепких парня были режиссеры, сценаристы, актеры, оформители и продюсеры своих ночных работ. Любили кайфовать, рассуждая: по их сценариям жертвы становятся умнее, зорче, осторожнее. Ну, конечно, жизнь идет, подрастают новые лохи, работы впереди – не продохнуть! А то, что от их действий солнце каждый раз чуть-чуть тусклее светит, и атомы слабеют и меньше тянутся друг к другу, и в разных участках мира уже кисель... Но эти два тела вообще все по-другому чувствуют: переживают, что с каждым днем все труднее воплощать свои сценарии (ведь все больше лохов покупает машины, и их уже не догнать).

И вот эта тройка – Джек и два здоровяка – дошла до Куйбышевского рынка, где щупальца теней протянулись с подспудными намеками. Джек почему-то остановился. Потом он говорил следователю, что раздумывал, в каком киоске купить сувениры для родителей.

Следователь в больничной палате спрашивал терпеливо:

– Какой может быть сувенир в двенадцать ночи?

Джек неуверенно сверкал рубиновым, залитым кровью глазом:

– Было одиннадцать еще вроде.

Подошли к нему два крепыша и показали два ножа. А во рту у Джека – такой вкус, будто он лизнул эти лезвия. И в то же время эти лезвия блестели сонно, говоря: никуда не денешься, все отдашь.