Выбрать главу

- Зато мы с тобой лучше всех, верно?

После этого мы два часа смеялись.

После этого зять два раза подвозил свое вишневое вино, но его не хватало на разгорание любви внутри. Но чтобы стать добрее, нам хватило.

А ведь кто добрый, тот может и соврать. Напишем, что купили принтер! Зачем огорчать друзей. Вот узнать бы, что такое они пьют, что всегда всех любят, в том числе и нас уже много лет

- Давай все-таки бросим монету: врать – не врать?

- Нет, монета - это какое-то недоверие к дружбе. Друзья – они ведь все поймут.

- Зачем же врать? Правда, только правда! Там от Мишиного вина что-то осталось?

Приехала средняя дочь Даша и стала увещевать нас: сколько можно лежать, вы ведь еще не в лагере, ничего уж такого страшного не случилось!

- Случилось! Мы оба на пенсии, люстры нет…

- Так спустимся и в соседнем доме все купим! Там сейчас семь магазинов.

- Нет, уже восемь.

И мы встали, взяли принтерные деньги... Да как начали покупать мед, твердые сыры, постельное белье, люстры, шторы…

Когда пришли домой, Даша открыла электронную почту и сказала:

- Тут вам банкеты предлагают – на 400 человек.

- Маловато будет.

Октябрь 2005 г.

*** Моя страна Эроссия

Рассказ на голоса

О ком сейчас пойдет речь? Мы здесь ее называем Петровская.

Вячеслав. Позвали нас больше чем в Москву – в Переделкино. Воды там не было, пахло в нижнем регистре…

Нина. Но зато был необыкновенный доклад Фотины «Гендер и культура». Он такое сильное впечатление произвел, что я забыла суть его.

В. А меня ты не забыла?

Н. Ну что ты говоришь!

В. Значит, я все еще слабое впечатление произвожу.

Н. Когда шли к Пастернаку, то жались к заборам, потому что новые русские летели в своих потусторонних машинах. Вот вам и Переделкино! Но храм поверженный – всё храм…

В. Известный культуролог – назовем его Ночевым – шел и кланялся деревьям.

- Смотрю на корни, - шептал он, - склоняюсь. Смотрю на вершины – возношу лицо к небу. Это моя родина – Эроссия!

- Давайте не будем, - откликалась Девушка с мослом из Челябинска. – Мы куда шествуем! Вдумайтесь – к Борису Леонидовичу.

(Ночев развернулся и ушел готовить выступление. Уж слишком горячо его просили выступить, он был тронут).

В. Икарус-гармошка, поворачивая, ударил по луже так ловко, что брызги грязи попали мне прямо в губы. Не выше, ни ниже. Это был поцелуй самой Весны!

Н. Петровской с нами еще не было. Но мы предвкушали вымечтанную встречу. Так, размечтавшись о встрече, я нечаянно села в гостиной на место Пастернака, экскурсовод три раза сказала: «Вот он – показав на аравийский профиль на стене – на этом самом месте, где вы сидите, говорит тост за великую русскую литературу, после получения Нобелевской премии…»

В. Экскурсовод была подобрана как раз такая, в духе любимых женщин Бориса Леонидовича, - пышная. С нею могла соперничать только Лифчик - автор «Записок на комбинашке».

Н. Прожив за два часа жизнь Пастернака, все были истощены, хоть и бодры. Не шутка – жизнь гения, хоть и в фрагментах, через себя пропустить! Побежали-поползли в столовую. Поели, и довольство разлилось по всем организмам, украшая их. Последние силы всегда оказываются предпоследними! А почему с нами до сих пор нет Петровской - когда же грянет встреча? Фотина (между нами Фотка) сказала, что скоро. А кто-то из мужчин добавил:

- Да что вы все спрашиваете про Петровскую? Еще наплачетесь от нее!

У нас переняло дух:

- Плакать от веющего свежего ветра? Да ее «Три бабушки в голубом» в годы застоя… О москвичи! Когда вы отучитесь поедом есть друг друга!

В. На другой день, умывшись минералкой из бутылки и придя на завтрак, узнаем, что утром будет Ночев, а в четыре часа – психодрама. То есть Петровская приближалась.

Ночев резко вздрогнул, согрел нас всех проснувшимся взором, раскинул в стороны экстатические кости свои и сказал громовым голосом:

- Равенство полов – это, конечно, хорошо. Но женщины перестали рожать, трепетно формируя свою личность. Человечество теряет энергию! Раньше фаллос твердо смотрел в будущее, потому что бесконечная цепь поколений открывалась перед ним!

Н. Его слушали разнообразно. Москвичи смотрели на Ночева с лицом гордости: это наш переделкинский чудак, ни у кого такого нет.

В. Членкор Ночев применял ухватки ослабевшего мачо: он резко выпрямлялся и окидывал феминисток таким взором: «Упади передо мной! Чего тебе мучиться!» И на мгновение он верил, что все вот-вот повалятся в волшебную груду, а потом не торопясь в ней ройся и выбирай себе.

Н. Да Лифчик могла бы одна всю груду заменить. Потом спохватывалась и накладывала сеть хмурости на свое свежее лицо: я ведь сюда пришла для умных отправлений.