По-видимому, торговля предметами искусства уже успела наложить отпечаток на поведение этих людей.
— Ну как? — просто спросил он, — обращаясь к обоим одновременно.
Слова Харасанова как всегда были шокирующими и оригинальными.
— Предлагаю за картину пять миллионов долларов уже сейчас. А на аукционе изобразительного искусства в Нью-Йорке за каждое отображенное здесь лицо вам заплатят минимум по одному миллиону.
Наташа чисто по-бабьи всплеснула руками.
— Господи!.. Да их же не пересчитать! Вы шутите, Харасанов?
— Нет, он не шутит, — вклинился в разговор Василий. — В Штатах я тоже кое-чему научился. Он не шутит, Наташа.
Эйфория, порожденная успехом, постепенно угасала. С ним такое происходило всегда. Теперь Франц после слов Харасанова и Василия почувствовал глухое раздражение. Возможно, это была реакция на бесконечное упоминание о деньгах, а возможно и присутствие того барьера, который долго стоял на его жизненном пути, не давал возможности самореализоваться.
— Хватит петь мне дифирамбы, — раздраженно сказал Франц. — Я написал всего одно полотно. Если вы скажете два, я скажу, что первое — это фантом, который уже фактически ушел из памяти.
— Нет, дорогой, это не призрак. Твое гениальное полотно где-то реально существует. Принадлежит какой-то сволочи из бывших, а ты живешь в своей Жмеринке и не имеешь возможности купить себе хорошую студию.
Тон Харасанова был категоричен. В душе Франц понимал, что он прав.
— Но теперь я эту возможность имею, — запротестовал он. — За “Украинские Афины” мне предложили сто восемьдесят тысяч долларов.
— Опять ты за свое, — раздраженно сказал Харасанов. — Твои сто восемьдесят тысяч для настоящего западного коллекционера — двадцать копеек нищему из рук какого-нибудь работяги. Тебе необходимо творить в полную силу, а для этого нужны настоящие деньги.
Франц решил идти ва-банк.
— Итак, что вы мне с Василием предлагаете?… и ответьте: зачем вы опять приехали в эту страну?
Они удивленно посмотрели сначала на Франца, затем друг на друга и рассмеялись.
— Ну что ж, поставим все точки над “і”. Мы тебе предлагаем следующие варианты. Мне необходимо посетить в Казахстане два города — Семипалатинск и бывший Целиноград, ныне Акмолу. Василий же хочет проведать свою мать в Караганде, попытаться ее убедить выехать в США. Как бизнесмен, я хотел — бы заполучить твою картину с выгодой для нас обоих. Но ее необходимо разыскать. Решай, едешь с нами, или будешь с Натальей ожидать известия у себя в Жмеринке. Я тебя абсолютно ни к чему не принуждаю. Кроме того, в Нью-Йорке, как я уже говорил, тебя ожидает чудесная студия. Решай сразу, завтра мы будем оформлять визы в Казахском посольстве. Итак…?
— Простите, друзья, но завтра мы с Наташей уезжаем в Жмеринку. Наташа будет учиться, а мне предстоит большая работа на одном из предприятий города Винницы. Будем с нетерпением ожидать от вас вестей. А теперь давайте выпьем за ваше здоровье и наши путеводные звезды. За дружбу, удачу и любовь.
УРОКИ «БРОНИРОВАННОГО»
Борис Семенов, по кличке Баха, был не новичок в исправительной системе. Но прежние его дела за сроком давности канули в лету. Когда его привели в общую камеру, он, десять лет тому назад отсидевший пятилетний срок, здорово удивился.
Общаковские хаты всегда отличались беспределом. Две верхние шконки были пустыми, но какой-то вертлявый нацмен на ломаном русском заявил:
— Мы, земляк, тебя не знаем, может ты обиженка, так что падай под нару.
Баха приблизился к нижней шконке, на которой лежал “авторитет”, схватил его за ногу и резко сбросил на цементный пол. Затем ногой, обутой в добротный “казак”, со всей силы ударил под яйца.
Камера наполнилась диким криком.
Баха наступил оравшему коленом на грудь и запихнул в рот грязное полотенце.
— Ты кого хочешь, пидар, опустить..?… Баху Семенова?
Камера напряженно молчала. Народ понял, что этот сухопарый мужик по духу и отсидке далеко впереди остальных.
Нацмен взмолился.
— Извини, брат, я не знал, что ты Баха, извини.
— Короче так, орелики, кто рыпнется, отвечаю — ночью порву очко. Я как пасматрю ваша хата беспредельная. Завтра цинкану на галлерею, подробно расскажу кто из вас беспре-дельщик. Ну вы меня достали, — не мог успокоиться Семенов.
Все знали: в тюрьме и в зоне насколько много беспредела, настолько жестоко и мгновенно он наказывается.
Баха занял место нацмена, а тот, с разрешения того же Бахи, занял верхнюю шконку.
Разговаривать не хотелось. Вокруг находились сосунки с напряженно заискивающими лицами.