Сумку Нина не открывала. Уже после полустанка Селище, где скорые поезда никогда не останавливаются, она была готова.
Ретивый проводник шастал по вагону неустанно. Дважды стук в купе сопровождало заискивающее: «Дамочка, чаю индийского не хотите?.. Ой какой чай смачный».
«Придется прыгать из окна, — четко решила для себя Нина. — Старый из тамбура выпрыгнуть не даст… Жаль, «специалку» напрасно прихватила. —
Окно легко поддалось усилию. Капли дождя хлестко ударили в лицо. — Ничего, — прошептала Нина, — в тюрьме о дожде приходилось только мечтать.»
Женщина влезла на круглый стол и по-лягушачьи полезла в продолговатый черный проем. Внушительных размеров сумка была явной помехой. Но ни одна женщина не оставит свой гардероб даже при извержении вулкана.
Когда тело начало проваливаться в ночь, Нина бросила в черный провал сумку и кубарем полетела под откос.
Приземление оказалось удачным. Тело, которое немало тренировалось, всегда имеет преимущество.
Расчет выпрыгнуть из поезда в районе поселка Селище был двойным. Во-первых, замедлялось движение поезда, во-вторых, отличная асфальтированная трасса на Винницу и в сторону близлежащих райцентров.
Нина надела дождевик, и через 15 минут вышла на лесную трассу.
Водители легковых машин предпочитали не останавливаться. Разгул бандитизма наложил отпечаток на психологию людей.
Шофер огромного грузового форда оценивающе посмотрел на маленькую женщину и сказал:
— Я еду из Гамбурга. Довезу до Винницы, если потрахаемся. Ну как, договорились?
— Конечно, дорогой договорились, почему не обслужить такого красивого?
Шофер удовлетворительно хмыкнул и артистическим жестом пригласил Нину в кабину.
— Так зачем откладывать, дорогая.
Нина развернулась так, что открытая дверца машины осталась у него за спиной.
— Становись коленями на сиденье. Я сейчас, — сказала она.
Глаза водителя покрылись масляной краской.
— Свет пусть горит, я хочу все видеть, — сглатывая слюну сказал он.
— Полусогнувшись Нина положила водителю руки на плечи, теребя куртку, пальцы заскользили ниже. Внезапно, когда ее руки уже были у него на животе, произошло то, чему целый месяц ее учила Мери.
Взлет, и сцепленные пальцы Золотоножки обхватили затылок, как про себя назвала она водителя, — «гамбургского петуха». Широкий лоб с маху врезался в Нинино колено. Ударом ноги она, словно мешок с гнилыми лагерными фуфайками, сбросила его из машины и села за руль.
Водить машину ее научили сын и муж. До тюрьмы это увлечение не давало ей покоя целый год. Соседи смеялись: «Бросай, Нина, буфет, поезжай в Нижний Тагил грузовики водить».
На Барском шоссе машин попадалось больше. Несмотря на ночь, трасса сверкала частыми огнями проходящих тракторов.
Под Винницей Нина обогнула ночной автовокзал и свернула на Хмельницкую трассу. Если до утра удастся проскочить все посты ГАИ, завтра можно будет из Хмельницкого аэропорта вылететь на Питер.
ЧТО ЖЕ ЭТО ЗА ЧЕЛОВЕК!?
После того как жизнь, висевшую на волоске, удалось спасти, Максимов особенно ощущал вкус свободной жизни. Опять в тюрьму очень не хотелось, уже не говоря о вполне вероятной возможности распрощаться с жизнью. Поглядывая на Василия, Баха еще и еще раз убеждался: у одноглазого чешутся руки его шлепнуть.
Заработать 100 тысяч фунтов не получилось. Кроме всего он утратил в глазах этих двоих свой авторитет.
Василия Коваленка Баха панически боялся. Прекрасно зная уголовный мир, не боясь самого черта, он ловил себя на мысли, что боится в этой жизни только одноглазого.
Случай после роковой ночи еще раз его убедил, что по духу и физической силе Коваленко стоит намного выше его. Раздетые до пояса они столкнулись в душевой и, как это бывает только по молодости, шутя схватились бороться.
Знаменитая мельница, которую неожиданно применил к Василию Баха, оказалось детской забавой по отношению к этому человеку. Перехваченная Бахой рука Василия, не поддалась и шея Бахи оказалась зажатой в изгибе руки «одноглазого дьявола». Бросок через бедро был такой силы, что оглушенный, подавленный Максимов 20 минут сидел под умывальником не произнося ни слова.
«Господи, да что же это за человек? — терялся Баха в догадках. По всем параметрам зона должна была его измочалить, сломить. Ведь сидел он неизмеримо больше, нежели я».
Слежка за Космаковым теперь носила особенный характер. Как ни странно, Харасанов пообещал при удачном завершении дела возвратить 100 тысяч фунтов питерскому барыге и вору и отпустил в свободную слежку по Кустанаю. Василий не возражал. Но Баха начал волноваться. Эти двое явно на его счет имели свои соображения. Баха не выдержал: