Теперь, некогда темные окна, светились ночами. Округу будоражила громкая музыка, ко входу подъезжали и отъезжали подержанные иномарки, туда спешили посетители. Жизнь хмельная и рисковая кипела!
За короткий срок «Пальмира» перемолола массу народу, в том смысле, что создавала социальные конфликты и тут же их разрешала, под бетонным козырьком у входа. По утрам, технички отмывали бетон от блевотины и крови…
Одна волна крутых парней сменяла другую, менялся интерьер, персонал, менялась и общественная мораль – вырабатывались правила поведения, и в какой-то момент «крутизна» отдельных личностей стала уравновешивать возможности других спросить «за базар» – «Пальмира» превратилась во вполне пристойное и доходное предприятие общественного питания.
На том месте, где выставляли покойников для гражданских панихид, установили подиум для оркестра. Волнообразный потолок спрямили и снабдили светильниками, рамы заменили на пластик, со стен содрали кумач и окрасили краской, по углам натыкали кондиционеров, меж колонн установили столы. Теперь здесь можно было провести семейное торжество, устроить корпоратив, или просто посидеть с друзьями.
2.
Мы пришли в «Пальмиру» минут за пятнадцать до назначенного времени. В вестибюле уже кучковались гости. Я давно не видел сослуживцев жены и с интересом рассматривал пришедших.
– Узнаешь, наших девок? – толкнула в бок жена.
– Да какие же они «девки»? – прыснул я, – скорее старушки…
– А это, – глянь, – начальник наш припёрся со своей «новой»… – жена скосила глаза в сторону вошедшей пары.
Их начальника я знал, правда не встречал давненько. Он погрузнел, заметно горбился, лысина заняла уже почти всю голову, победив некогда буйную кудрявую шевелюру. Усы лишь стали гуще, – нависали плотной щеткой над выпуклыми большими малиновыми губами. Его спутница, узкозадая блондинка с красивыми и большими карими глазами и внушительной грудью, не выглядела уж совсем юной, печать жизненного опыта заметна была и в её лице.
– Из «этих», что-ль? – спросил я жену, рассмотрев блондинку.
– Ну да, ты не видишь? И глаза, и губы… Волосищи у неё, как у всех евреек шикарные! Зря она их осветляет, рыжей ей больше идёт… Видно, седина уже пробивается…
– Где он её «откопал»?
– Говорят, из Москвы привёз! Денег стало много, вот, его и прибрали… – горячим шепотом, чтоб её не слышали проходящие мимо нас сослуживцы, сообщила жена.
– Ну, глаза у неё ничего!.. – было начал комментировать я внешний вид подруги жениного начальника.
– Ты на сиськи что-ль её пялишься? – зло прошипела жена и больно ущипнула меня за бок.
– Какие «сиськи»?! Я-ж, говорю – «глаза»!
– Знаю я… пошли уже!
Разнаряженная Нинка встретила нас в дверях банкетного зала. Мы тут же вручили ей конверт и цветы, протараторили пожелания и прошли в зал. Столы в зале стояли большой буквой «П», фамилии гостей красовались на торчащих возле тарелок бейджиках.
Наши места оказались возле кондиционера, – чему я был несказанно рад, -многодневная жара в конце лета порядком надоела, и я наслаждался холодком, что струился мне за ворот пиджака. Ещё одно обстоятельство порадовало меня – весь зал: вход, и все столы были видны как на ладони, – можно было как в театре наблюдать за всем, что происходило.
Публика расселась, народу пришло много. Все крутили головами, осматривая присутствующих, смущенно хихикали, перешептывались. Начались поздравления.
Говорили одно и то же, смущаясь и повторяя уже сказанные ранее слова.
После простодушных поздравлений родственников, слово взял Нинкин начальник. Он долго говорил о том, как нелегко предприятию все эти годы, как «тяжело вставали на ноги в новых условиях» и как здорово, что именно Нинка, которой исполнилось вот уже «восемнадцать лет», все эти годы «вносила вклад» в становление коллектива. Толпа благоговейно внимала витиеватым речам начальника, дружно отвечала ропотом одобрения его шуткам. Поднятые руки и рюмками и бокалами потихоньку опускались, уже не в силах держать поднятое, как начальник произнес заключительную фразу:
– … ты была Ниночка для нас всем: и подругой, и сотрудницей, и кормилицей… – тут зал как-то обречённо охнул, помятуя о том, что начальник часто «припадал» к Нинкиной груди; но начальник «вынырнул», добавив: – …кормила нас своими вкусными пирожками! Спасибо тебе! Всего тебе самого наилучшего в жизни! – произнёс он, и дёрнул плечами, как-будто только что, толкнул по рельсам вагонетку.
Все дружно загудели, начальник обнял и расцеловал Нинку, отчего та засмущалась и зарделась румянцем. Супруга начальника мельком отметила сей факт, отчего натянуто улыбнулась и застыв, нервно теребила белую салфетку с каменным лицом. Жена чуть тронула меня локтем, и наклонившись, сообщила: