Полукровка сойдёт с ума, когда увидит всё это.
Если бы Конору дали выбор между Лаустендалем и Леттхеймом, он бы без колебаний выбрал второе, и не потому, что соскучился по родным землям. В голове уже давно зрела навязчивая идея, от которой он так и не смог избавиться, поэтому вынашивал её с самого присоединения к Сынам Молний.
Пришло время, а он не испытывал никакого волнения, никакого трепета перед этой ночью, которой суждено было войти в историю Недха. В голове было пусто, на душе, как ни странно, спокойно, оттого и более ужасающей казалась эта старая идея. Он планировал осуществить её, вне всяких сомнений, хотя полагал, что в решающую секунду рука дрогнет. И тогда всё накроется.
Нет. Не в этот раз.
Конор видел страх на лицах некоторых воинов. Наверняка это был их первый бой. Если кто-то из них переживёт ночь, то непременно расскажет потом своим внукам о том, что их первое сражение положило начало великому восстанию, а они внесли в него свою лепту. Но сейчас они ощущали лишь смертельный ужас, прочно засевший в головах давящими отголосками других чувств — тревоги, сомнений, обречённости. Им было страшно, но Конор не винил их. Ещё до того, как он стал хэрсиром, он испытывал то же самое. Страх чуть не заставил его наделать в штаны перед его первой битвой, когда Леттхейм начал помогать Сынам Молний.
Он соврал полукровке, когда сказал, что учился фехтовать на своих ошибках после изгнания. Он и в те года хорошо владел мечом, у него были достойные учителя. Но в свой первый бой он был напуганным подростком, который, казалось, мог потерять сознание прямо в ходе битвы, не выдержав избытка этой отвратительной помеси паники и оцепенения. Он пережил то время, а после ничто не имело значения. Страх отпускал его медленно, ощущался рядом каждую секунду, но всё-таки слабел, и уже в тот роковой день, унося ноги из Леттхейма после суда, Конор чувствовал только ярость и разочарование. Страх больше не вернулся.
Он думал о полукровке, но это было не то. Не страх за её жизнь. Он испытывал тревогу за неё, понимая где-то глубоко внутри себя, что с ней всё будет в порядке. Не та порода, чтобы подохнуть слишком рано и слишком просто.
А вот простолюдины из Кьярдаля и Хеля...
«Сколько из них обмочится перед самым началом? — хмыкнул Конор. — А сколько дезертируют?»
Многие из них впервые держали оружие в руках, и Конор был уверен, что этих Тород и ярл Хеля не станут засовывать в первые ряды. В авангарде пойдут Сыны Молний, кто ж ещё. Ради этого всё и затевалось.
Конор услышал жалобный скрип веток и с раздражением прикрыл глаза. Судя по звуку лёгких, чуть ли не танцевальных шагов, это был бард. Так и подмывало запустить в его сторону топором.
Он сдержал этот порыв, и через минуту рядом мелькнуло тощее тело в кольчуге.
— Чего конкретно ты не понял, когда увидел, что я ухожу из лагеря? — лениво бросил Конор.
— Мне показалось, тебе нужна компания, — тонко проговорил бард.
— Мне? — саркастически отозвался Конор.
Это белокурое существо не вняло недовольству в его тоне и опустилось в траву, вздыхая от открывшихся его сонным глазкам видов.
— Бери листочек и записывай, — подсказал Конор. — Поэма о красотах Леттхейма.
— Я никогда тут не бывал...
— Поздравляю.
— Я бы мог подобрать мелодию, созвучную с теми чувствами, что вызывает у меня этот умопомрачительный пейзаж.
— Не вздумай.
— Лютня всё равно осталась в лагере.
— Вот это настоящая музыка для моих ушей.
Бард промолчал. Сейчас он был совершенно невосприимчив к обиде, продолжая созерцать Седые горы в сиянии поднимавшегося с востока солнца.
— А ведь правду говорят о красоте здешних мест, — сказал он.
Осознав, что ему уже не вернуться к драгоценному уединению, Конор снова закрыл глаза, силясь абстрагироваться от болтовни барда. Для сна ещё рановато, хотя, раз уж они собирались выступить ночью, можно и проспать весь день. Тем более, что Конор не смыкал глаз целые сутки.
Частенько он лежал ночами, пытаясь погрузиться хотя бы в дремоту, но всё было без толку. Крепкого сна он не наблюдал у себя со времён смерти.
«Чёрт, — усмехнулся Конор. — А как это по-другому назвать? Превращение? В кого? В жалкое подобие человека с сердцем дохлого скюра?»