Забрезжит свет среди их тьмы,
Позволит нам отречься от судьбы
Обнажить меч и молнией гореть
Конец имперского величия смотреть
Кровь вспыхнет в теле, в пламя обратясь,
Враг напирает гневно, в тени таясь
Восходит солнце — и в бой идёт наш строй,
Могучий Один, ты души воинов упокой.
«Битва за Сатур»
Берси Скальд
Кажется, она снова потеряла сознание. Сколько прошло часов, она не понимала. Может быть, прошло несколько дней?
Иветта со стоном выбралась из лежачего положения, вставая на ватные озябшие ноги, давно превратившиеся в две огромные ледышки, и упёрлась рукой в стену, чтобы удержать равновесие. Босые ступни уже не чувствовали холода и сырости её темницы. Обнажённые плечи и руки тоже оставались безразличны к морозу, тянувшемуся по полу как коварная смертоносная змея. Но, в отличие от обычной змеи, которая кусала, только когда чувствовала угрозу, холод жрал её постоянно. И лишь клацавшие друг о друга зубы давали девушке понять, что она была всё ещё жива.
Она сделала неуверенный шаг вперёд, не отпуская стены, и покосилась на толстые прутья решётки. Её особый сплав блокировал всю магию, как будто одного ошейника, который на неё нацепили, было недостаточно. Чародейка со всхлипом рванула толстое кольцо, сдавившее глотку, но безрезультатно. Его стальные пластины, усеянные со внутренней стороны шипами, жестоко царапали кожу.
Она прошла вдоль стены и уставилась в окно, через которое неумолимо лил лунный свет. Свобода была так близко, но одновременно и так далеко, отделённая от неё проржавевшей решёткой.
Сдавленно вскрикнув, Иветта пнула стену и повалилась назад, встречаясь лопатками с влажным полом Она была так слаба, она так замёрзла, и ощущение приближения скорого конца благодаря этому становилось более явным с каждым днём, что она здесь проводила.
Перевернувшись набок, она подтянула ноги к груди, сжавшись в комок, чтобы хоть как-то сохранить тепло внутри тела. Всё, что ей оставалось, — пялиться в вечную тьму, подсвеченную иногда дневным светом, но недостаточным для того, чтобы ощутить, что солнце по-прежнему светило, совсем рядом, снаружи.
Крупица света, проникавшая в камеру, была и проклятием. Она освещала её сбитые колени, гематомы на руках и бёдрах, кровоподтёки на животе и синие пятна на груди. Всю одежду отобрали, оставив ей выбор: либо совсем без ничего, либо тюремная роба. Но в том мешке, что выдали Иветте, она не чувствовала особой разницы, даже если бы выбрала остаться голышом.
Сначала она плакала. Она кричала, надеясь, что это хоть как-то поможет ей переносить боль. Она кричала, переходя на животные вопли, кричала, задыхаясь, особенно когда приходили они. Их удары были невыносимы, они превратили всё её тело в одну сплошную рану, которая и вовсе никогда не заживёт, даже если она выберется отсюда. Они били её по всему живому, со смехом, плевали ей в лицо и вырывали волосы. В эти моменты она мечтала о смерти. Кричала, чтобы они убили её. Но в завершение они швыряли её головой в стену.
Они возвращались, и она кричала. Молила о гибели.
Чародейка услышала скрип железной двери в коридоре и шаги, но не прервала созерцания стены. Когда отворилась дверь в камеру, Иветта закрыла глаза, сомкнув руки крестом на груди — удары по ней были самыми болезненными. Но визитёр долгое время стоял у решётки, постукивая ключами по прутьям. Так долго, что Иветта решилась открыть глаза и увидела мутный блеск капитанской подвески.
— Вставай, отродье. У меня для тебя новость, — проговорил капитан Радим и направился к ней.
Иветта скосила глаза на решётку, которую он оставил открытой. Надежда, словно феникс, восстала из пепла, озаряя ослабленное сознание.
— Слышала меня, отродье?
Чародейка села, отползая от капитана к стене, и попыталась встать, но ничего не чувствовавшие ноги ей отказали. Радим молниеносно оказался рядом с ней и рванул за ворот робы, поднимая её в воздух.
— Странно, что ты не выцарапываешь линии на камне для счёта дней. Это полезно, знаешь ли. Помогает подготовиться к концу, — проговорил он, останавливая своё лицо в каком-то миллиметре от её. — Что? Без своих побрякушек, греховных одежд, субботних ванн и эликсиров ты не такая уж и красотка, правда? Да от тебя воняет дохлой скотиной!