Камень Искусника, о котором упоминал Радигост, занял мысли Иветты на третью неделю. Этот магический артефакт охранялся строже прочих в Обители, обладавший силой возвращать способности к колдовству. Около полувека назад его попытались выкрасть члены Ковена, проникнувшие в Обитель под видом прибывших из Въеля учеников. Они успели донести Камень Искусника до Южного края, где и встретили смерть от Оплота.
Зачем он нужен Леку Августу?
Этот вопрос довлел над Иветтой многие дни. И, чтобы выяснить ответ на него, она должна была отправиться в Пуст, к кратеру, где восемь столетий назад исчез Орден Превосходящих. В другое время это показалось бы ей бредом. Но теперь, когда тучи тёмных событий стремительно сгущались у неё над головой, чародейка, вооружённая окуляром верховного мага и собственными размытыми выводами, была уверена, что сумеет разгадать тайну главы Церкви Трёх Восходов.
Если перестанет ощущать этот дикий страх.
Вернувшаяся этим утром из соседней деревни знахарка принесла слух о том, что скоро в городе состоится суд над Радигостом Кейцем. Когда она добавила, что, скорее всего, дело завершится публичной казнью, Иветта меньше чем через минуту выскочила из хаты и побежала в направлении Вишнёвого нагорья так быстро, что брошенные вдогонку слова знахарки и просьбы возвратиться уже слышала.
Пробежав по обледеневшему за время ночного мороза пустырю с две сотни метров, достаточных для того, чтобы её не догнали, Иветта отдышалась и создала портал, сквозь который вылетела где-то за воротами Тиссофа. В самом городе появляться было опасно, её бы тут же засекли из-за скопления Первоначала на месте портала. Поэтому чародейка, спрятав лицо под капюшоном плаща, раздобытого для неё знахаркой, проникла в Тиссоф окольными путями через канализационный туннель. Она решила, что зловоние, которым она пропиталась за время путешествия по стокам, скроет её, превратив в местную оборванку.
Выбравшись наружу, Иветта обнаружила, что улицы Тиссофа были совершенно безлюдны. Как она и предполагала, все новости долетали отсюда до Раздолья с запозданием, поэтому стремглав понеслась к городской площади.
В глубине души она понимала, что ничем не поможет. Но она не могла быть сейчас в другом месте. Одурев от собственной решимости, Иветта добралась до площади в самый разгар происходящего, когда на деревянном помосте, со всех сторон окружённом тесными толпами жителей и магов, Радигост выслушивал вынесенный ему приговор. По символам на цепи на шее человека, зачитывавшего обвинение, Иветта поняла, что это был сам Лек Август, и скрылась за углом дома. До неё долетали обрывки злых слов, полных ненависти и презрения, полных того самого высокомерия и гнева, что она чувствовала в тех, кто избивал её в камере.
Выглянув из убежища в ту секунду, когда темноволосая голова отделилась от тела на плахе под ударом широкого топора палача, выплеснув за собой брызги крови, Иветта услышала яростный вой и прижалась лбом к стене здания. В удушающем молчании, которым был пронизан остолбеневший народ на площади, чародейка кожей чувствовала этот разорвавший воздух крик, переросший в проклятия. Она только краем глаза успела заметить закованную в цепи и ужасный ошейник Диту, отчаянно вырывающуюся из рук Братьев, падающую на землю у помоста под их зверскими ударами, но вновь встающую.
Вопль ненависти и боли, вылетавший из её горла, непохожий ни на что, даже на рёв животного, перебил в труху все остатки воли Иветты, сжавшейся у стены.
Время для неё остановилось, превращаясь в бесконечный звон от крика наставницы, парализовавший тело единичным выхлестом воображаемой плети. Всё в этом мире сошлось на этом звуке, дополненным собственными утробными рыданиями. И из всех сбившихся в одно месиво чувств по-прежнему главенствовал страх, приевшийся и тошнотворный, преследовавший её в ночных кошмарах и в минуты покоя, не отступавший никогда, даже когда она проносилась через пространство портала.
Звон утих, и она пошла, глядя перед собой пустыми глазами. Пошла, сталкиваясь с покидавшими площадь людьми и спотыкаясь об неровности дороги. Она шла между жителями Тиссофа, вознамерившимися вернуться к своим привычным делам, и ненавидела их за это. Она ненавидела и саму себя за то, что не она положила голову на плаху вместо чародея.