— Они делают северян себе подобными?
— Только особенных. Самых верных и достойных. Некоторые ярлы, к примеру, давно приняли «дар» сехлинов.
— А клыки вырастают?
— Не у всех.
— А что упыри?
— Упыри? Их много, да. Но они так, шушера. Если бы не контроль сехлинов, они бы разорвали нас.
— А гномы?
— Их кровь сехлинам не подходит. Они с утра до ночи работают в копях, добывая золото для кровопийц, но их земли уже им не принадлежат.
Лета опустила голову. Место под рёбрами продолжало ныть. Но голова почти не болела.
— Как ты? — спросил Родерик, отрывая её от разглядывания стены.
— Уже хорошо. Но до сих пор не понимаю, что я тут делаю. Я скучала по тебе, — Лета с улыбкой дотронулась рукой до плеча Родерика, а затем сухо бросила: — Но я не верю в совпадения.
Он промолчал, ворочая пальцем куски остывшего мяса в тарелке.
— Где я, Родерик? — повторила Лета. — Это ведь не твой дом. Ты говорил, что живёшь за пределами влияния Империи.
— В Калло Интни, — глухо отозвался он. — Но они нашли наше укрытие полгода назад. Сейчас мы кочуем.
— Мне нужен Марк. Я найду его. Мы уберёмся отсюда, — отчеканила Лета и покосилась на Родерика.
Лицо того оставалось бесстрастным, но она заметила мгновением ранее, что оно предательски дрогнуло.
— Марку повезло.
— Что?
— Он был отмечен Фенриром, богом войны. Чёрный волк смерти. Они не причинят ему вреда, не беспокойся.
Лета села на кровати прямо, не сводя беспокойного взора с Родерика.
— Ты знаешь, кто его забрал?
Он промолчал.
— Может быть, ты знаешь, что за человек сражался со мной в лесу? Он...
Она не договорила, заметив, как Родерик вздохнул.
— Как там зовутся те повстанцы, которым ты служишь? — спросила Лета.
— Сыны Молний, — отвечал Родерик и вдруг положил широкую ладонь на колено Леты, укрытое простынёй. — Послушай. Ты всё узнаешь, но не сейчас. Отдохни пока.
— Что я должна узнать и когда?
— Утром мы отправимся в Йорунгал. Там ты получишь все ответы.
Прежде чем Лета успела что-либо возразить, Родерик покинул кровать и вышел из комнаты. Она услышала звук задвижки и протестующе выругалась.
***
Он слышал, как в соседние камеры через трещины в стенах врывается зимний ветер. Уже зимний. Потому что только такой ветер мог сковывать лодыжки в морозные оковы, парализовать суставные сочленения и забивать под кожу ледяные иглы.
Тьма клубилась, заполняя собой холодный воздух, отвратительный сам по себе из-за различных тюремных запахов.
Окна не было. И постели тоже. Только охапка вонючей мокрой соломы и ведро, заполненное до краёв его собственными испражнениями. Где-то здесь была дверь, но у него не было сил проверить.
Он лежал на ледяном полу камеры, свернувшись калачиком и водя пальцем по каплям воды на камне. Здесь было всегда холодно и влажно. Он уже начинал кашлять. Через дыру из соседней камеры шёл жуткий сквозняк, каждую ночь хватавший его за босые ноги.
Будто прошла уже сотня лет.
Он не вставал, потому что не мог. Левую ногу он вывихнул при падении и вряд ли теперь сможет передвигаться без посторонней помощи. Рёбра с правой стороны тоже болели, усугубляя непрерывное нытье голодного желудка — его совсем не кормили. Тюремщик приносил только воду. Он не чувствовал нескольких пальцев на обоих руках. Острая боль периодически толкала его между лопаток. Особенно удручало знание того, что его красивое прежде лицо сейчас наверняка было превращено в месиво. Воздух с хрипом вырывался из сломанного носа. Иногда он проводил языком по зубам и ощущал, что в их рядах не доставало как минимум трёх передних. Один глаз заплыл, хотя это было неважно: здесь не требовалось смотреть на что-либо.
Что бы он ни совершил, он не был достоин такого обращения. Он ведь из благородного рода, он — кузен князя Твердолика Гневона.
Перед его глазами стояло испуганное лицо Есении, которая истошно вопила и заламывала руки рядом с телом мужа. Он бросился к лестнице, но там его уже его ждала стража. Он даже не смог покинуть Княжеский замок. Кто знает, если бы ему удалось выбраться через подземелье, его бы ожидала другая судьба. Прямо сейчас он бы был далеко от Велиграда, где-нибудь в Восточном уделе, мчась на каком-нибудь быстроногом жеребце. И он сбежал бы без Есении. Когда он увидел её глаза, лишённые даже намёка на рассудок, он понял, что было бесполезно её спасать. Смерть супруга потрясла её. Должно быть, его смерть потрясла и весь остальной мир.