Кобейн и Hовоселич продолжали выступать: «Эд, Тед и Фред» стали называться «Skid Row», в какой-то момент даже «Fecal Matter» («Фекальная субстанция»), хотя с трудом верится, что они могли выступать в Абердине под таким названием. Hо Курт стремился к большему: «Мне всегда хотелось вкусить настоящей уличной жизни потому, что моя подростковая жизнь в Абердине была такой унылой. Я хотел перебраться в Сиэтл, найти там какого-нибудь «охотника за цыплятами» — старенького «голубого», приторговывать своей попкой и быть панк-рокером. Hо я никак не мог решиться на это. Поэтому я и просидел в Абердине слишком долго».
Имея в своем городке из ряда вон выходящую репутацию гомосексуалиста, Кобейн никогда не торговал собой на улицах, хотя именно таким он остался в памяти обывателей. Так, когда репортер журнала «Rolling Stone» приехал в городок после появления диска «Nevermind», он разыскал одноклассников Курта, которые божились, что «сын Кобейна был уличным пидором». Мэтт Люкин вспоминал: «Курт боялся урок и придурков». В Абердине таковых было большинство.
Помимо откровенных издевок над «земляками» (хотя бы в виде настенных надписей), Кобейн мстил им и в своих ранних песнях, наполняя их зарисовками абердинской жизни, размазывая по стене местные стереотипы. Однако заставить кого-нибудь выслушать все это было отдельной проблемой. Hовоселич припоминает выступления в «дрянной развалюхе перед пятью зрителями. Все они обычно были пьяными или уколотыми». Кобейн тоже признает, что «никому это не нравилось». Hо и «The Melvins» в Абердине никто особенно не любил, однако 8 февраля 1986 года группа записала в Сиэтле свой альбом. Он был зубодробительно-медленным, абсолютно бескомпромиссным. Курт был потрясен и заинтригован.
Глава третья
Яростное упорство, с которым «The Melvins» тащилась на первой скорости, уходило корнями в панковское евангелие. Хотя группа заявляла о своей приверженности музыке, выпущенной до 1979 года, «The Melvins», по своему мировосприятию, все же были панками. Для британского панка 1976 год был нулевым годом. «Hи Элвиса, ни «The Beatles», ни «Rolling Stones» в 1977-м», — пела «The Clash», и в этом случае группа как в воду смотрела. Первый год наступил, когда панк-культура залепила звонкую оплеуху коммерческой музыке; тогда полиция прервала развеселый корабельный круиз «Sex Pistols» по Темзе; Роттена, Кука и Джонса били на улицах, а британским хит-парадом манипулировали гиганты шоу-бизнеса, строго следившие за тем, чтобы в течение недели празднования королевского юбилея «пистолзская» «Боже, храни королеву» не поднялась до первого места. Тогда один факт прорыва на телешоу Би-Би-Си «Top Of The Pops» (британский хит-парад) таких групп, как «The Adverts» и «The Boomtown Rats», казался настоящей победой, хотя недалеки уже были времена, когда фигура Боба Гелдофа из папье-маше будет ухмыляться около каждого туристского киоска, буквально набитого открытками размером 9 на 12 см с изображениями «милых» лондонских панков. Панк превращался в самопародию, становясь подлинно карикатурным образом.
Лондонская рок-тусовка пожирает революции, подобно псу, который боится, что его кормят в последний раз. К 1978 году панк слился с «новой волной», стилем беглецов из паб-тусовки, облаченных в костюмчики и высокие армейские ботинки, которые вновь заиграли битловские и стоунзовские клише, добавив гитар и «сердитого» вокала. Осколки некогда единого панк-движения начали разлетаться в различных направлениях: в возрожденное движение «модов», с его курточками и мотороллерами, пытающихся вернуться в 1965 год, в пауэр-поп (Джон, Пол, Джордж и Ринго без амбиций), в авангард, разваливающий любую музыкальную структуру, но не знающий, что строить из обломков. В воздухе запахло предательством, хотя никто не мог точно сказать, кто кого предал.
Те, кто надеялся, что панк уничтожит государство или по меньшей мере бросит вызов властям, стали проводить узконаправленные кампании: против ядерного оружия, расизма, сексизма, фашизма. Каждый из таких митингов мог проводиться в каком-нибудь лондонском парке, но в основном агитация шла среди своих.