У Курта Кобейна не было иллюзий, связанных с чистотой идеалов: «Мы являемся одной из тех групп, которые внезапно врываются в сознание даже далеких от рока людей, облегчая переход «среднего класса» к ношению кожаных курток», — признавал он. При этом чувствовалось, что Кобейн ждет не дождется, когда их собственная грубоватая интерпретация панк-рока сменится чем-то настоящим. Он и «Hирвана» получили стопроцентную гарантию свободы действий на «DGC», а остальное, считал Кобейн, приложится.
Когда закончился 1990-й, рок-пресса Сиэтла оценила его как выдающийся год для музыки региона: местные группы были выдвинуты на премии «Грэмми» по девяти номинациям (от Кенни Джи до «Soundgarden»), «Alice In Chains» была выдвинута MTV, и от вручения «Грэмми» ее отделяло лишь несколько недель. Восторги по поводу альтернативной музыки были связаны с «Mother Love Bone».
«Я готовился к этому всю свою жизнь!» — воскликнул Энди Вуд, когда «Полиграм» предложила его группе заключить с ней контракт. В марте 1989 года миньон «Mother Love Bone» «Shine» («Сияние»), принятый критиками на «ура», поступил наконец в продажу; через полгода после турне по клубам всей страны, которое увенчалось замечательным совместным концертом с «Alice In Chains» в Сиэтле, группа начала работу над своим дебютным альбомом «Apple» («Яблоко»). Однако Эндрю Вуд вновь сел на героин. Записи были завершены в октябре, и после злосчастных саморазрушительных экспериментов над самим собой Вуд попал в центр реабилитации алкоголизма и наркомании Главной больницы округа Вэлли. Он выписался оттуда ровно через месяц и начал регулярно посещать встречи обществ «Анонимные алкоголики» и «Анонимные наркоманы»; при этом Вуд продолжал сочинять песни, расхваливая перед своими товарищами по группе новые мелодии, которые так никто и не услышал.
16 марта 1990 года, в пятницу, у Энди была назначена встреча с новобранцем «Mother Love Bone» — рабочим сцены, которого прочили также в телохранители и ассистенты Вуда. Энди не пришел на встречу. Вместо этого он вколол себе героин — впервые после 106-дневного перерыва — и передозировал наркотик. В 10.30 вечера Занна Ла-Фуэнте, давняя подруга Энди, придя к нему домой, обнаружила Вуда лежащим на кровати лицом вниз. Он был без сознания, на сгибе руки виднелся след от неаккуратно сделанного укола, лицо посинело, вокруг рта запеклась кровь. Энди срочно доставили в медицинский центр Харбор Вью, в течение субботы и воскресенья его организм функционировал с помощью системы искусственного жизнеобеспечения, однако в понедельник врачи констатировали клиническую смерть. Аппаратура была отключена, через несколько минут после этого Энди Вуд умер.
Вуд оставил друзьям описание своего «токсического позора»: его семья нашла стихотворение, написанное двумя годами ранее, оно было озаглавлено «Смерть». В нем были строки: «Я жизнь свою продал за призрак счастья,/Меня зашкалило на цифре «двадцать два». Он ошибся на два года. Ребята из его группы пресекли все попытки создать вокруг смерти Вуда атмосферу рок-н-ролльной помпезности: «Энди всегда сознавал, что он наркоман, и не выдавал это за какую-то крутизну, — заявил Стоун Госсард. — Он очень стыдился этого».
«Полиграм» задержала выпуск альбома «Mother Love Bone» на несколько недель, но затем все-таки отпрессовала тираж. Стоун Госсард начал рекламировать диск и делал это с явной неохотой: «Это память о том, насколько великолепен был Энди, когда достиг своего пика. Может быть, в словах его песен вы найдете объяснение, почему он распорядился своей жизнью именно так». Однако мечты кончились: «Mother Love Bone» больше не существует. Группа с этим названием теперь уже не имеет смысла. Одно могу сказать наверняка: я продолжу играть вместе с Джефом Эйментом». Так и произошло на самом деле.
Со смертью Вуда не только закончилась средняя глава рок-истории Сиэтла, но и началась новая, причем полная неожиданностей. Hаркотики настолько прочно вошли в рок-культуру, что о них даже не вспоминали. Разве только тогда, когда кто-нибудь погибал от их действия. После смерти Вуда «Rolling Stone» опубликовал высказывание одного из знатоков сиэтлской тусовки: «Hа Северо-западе безраздельно господствует героин. В этом городе есть что-то чрезвычайно мрачное». Однако Брюс Пэвитт упомянул о другом препарате, также властвующем на местной сцене: «Все, рассуждающие о делах типа «секс, наркотики и рок-н-ролл» упускают из виду «экстази». Я сам всегда хожу на концерты под кайфом «экстази». Когда Марк Арм пел в «Green River», он чаще всего летал в «экстази»: прыгал с колонок и просто бесился. Также по городу ходило много «экса», и это повлияло на музыку: она замедлилась, в ней появился тяжелый «оттяг».