Глава восьмая
Стало быть, рок Сиэтла умер: музыканты этого города теперь принадлежали всему миру. К концу 1993 года одно только упоминание о Сиэтле могло перечеркнуть перспективы для любой новой группы. Местным же музыкантам было необходимо либо эмигрировать в Калифорнию, либо создавать новый андерграунд, который созрел бы как раз к XXI веку.
Тем временем для «Pearl Jam», «Soundgarden» и прочих сиэтлских групп их деятельность на крупных фирмах продолжалась. «Hирвана» закончила 1992-й как наиболее «журнальная» группа года. Однако в течение этого года музыканты не выпустили ничего, кроме синглов с альбома «Nevermind» и сборника, нежно названного «Incesticide» («Кровосмешение»), в который вошли непристроенные обратные стороны синглов, композиции для других исполнителей, демозаписи и раритеты «Саб Поп». Курт Кобейн написал для альбома несколько комментариев в своей типичной едкой манере, которые «DGC» пришлось убрать из его оформления после того, как юристы компании заговорили о возможных исках о клевете.
Кобейн и Кортни Лав продолжали вести свой непростой диалог с печатными органами. Время от времени они давали интервью тем, кто им симпатизировал. В первую очередь это был «The Advocate», ведущий американский журнал для геев и лесбиянок. Уже став однажды трибуной для Кей Ди Лэнг, «The Advocate» в начале 1993 года поместил еще одну пространную статью под несколько фальшивым заголовком «Темная сторона личности Курта Кобейна». Она представила певца, имевшего репутацию своего рода зомби, интеллигентным, начитанным, самоироничным и, кроме того, желающим влиться в ряды геев.
Стало быть, деревенщина из абердинских баров была права: сын Кобейна все-таки был пидором. То есть почти пидором: «Определенно по духу я — гей, — признался Курт, — и, вероятно, я мог бы стать бисексуалом. Если бы я не встретил Кортни, я бы, наверное, придерживался бисексуального стиля жизни». Он также вспомнил свое прошлое — начиная со времени существования во враждебной среде Абердина, нетерпимой к сексуальным альтернативам, и кончая событиями последних месяцев, в частности болезненной для его семьи публикации сияющего глянцем «Vanity Fair».
Hо Кобейн затмил и это признание, когда в конце 1992 года опубликовал свое «открытое письмо». Оно было написано в форме беспорядочных мемуаров; действие начиналось на улицах района Уэст-Кензингтон в Лондоне, где он сначала искал первый альбом группы «Raincoats», а потом и саму группу. Курт познакомился с лидером команды Ану, и несколько дней спустя после их встречи, которая, как ему показалось, прошла холодно, она прислала ему пластинку со своим автографом.
«Это было одним из наиболее значительных событий, которые мне посчастливилось пережить с тех пор, как я превратился в неприкасаемого мальчика-гения», — писал Кобейн с трогательной смесью гордости и иронии. Он также упомянул о других приятных моментах, разнообразивших повседневную рутину: о приглашении, поступившем от «Shonen Knife» и «The Vaselines», выступать «разогревающими» группами перед «Hирваной», о выступлении «разогревкой» перед «Sonic Youth» на двух турне, когда, попав под их крыло, я узнал, что такое настоящее уважение». В этих воспоминаниях было немало заманчивых строк об отношениях между музыкантами, неподдельной доброте, искренней поддержке. С удовольствием вспоминал Кобейн «совместное выступление с «L7» на благотворительных концертах в Лос-Анджелесе, или затяжные поцелуи с Крисом и Дейвом во время передачи «Saturday Night Live» назло всем гомофобам, или встречу с Игги Попом…».
После яростной атаки на Линн Хиршберг и ее «высосанную из пальца, не поддающуюся критике махровую и напыщенную ложь» Кобейн переключился на тех, кто обвинял его в предательстве священного дела панк-рока. «Я не чувствую себя ни чуточки виновным в том, что я подверг «коммерческой эксплуатации» испускающую дух «молодежную рок-культуру», — писал он, — поскольку в настоящий момент рок-истории Панк-Рок, по-моему, уже мертв». Курт закончил письмо обращением к своим потенциальным зрителям, которые не разделяют его расовую и сексуальную терпимость: «Оставьте нас в покое… вашу мать, не ходите на наши концерты и не покупайте наши пластинки!» Похоже, он хотел сказать, что продавать уже больше нечего, разве что собственные принципы; однако их он будет защищать до конца.
Предполагалось, что следующий эпизод этой истории будет выглядеть трогательно: отцовство, медленное возвращение к стабильной жизни, а в феврале 1993-го — запись нового альбома. И тем не менее волны, которые все еще не улеглись после публикации в «Vanity Fair», продолжали бить в борт семейного корабля. «Мы — нормальные, воспитанные люди», — написал Кобейн в своем «открытом письме», однако история, связанная с Викторией Кларк и Бриттом Коллинзом, угрожала настроить общественное мнение против него.
Кларк и Коллинз начали работать над биографией «Hирваны» в начале 1992 года. Сначала казалось, что их отношения с Кобейном и Лав складываются неплохо, однако к концу лета общение между группой и предполагаемыми авторами прервалось. Кларк все же удалось взять интервью у Криса Hовоселича, однако, когда выяснилось, что она побеседовала с Линн Хиршберг, Кобейны вознегодовали. В октябре сначала Лав, а затем Кобейн оставили на автоответчике Кларк целую серию грубых посланий; в декабре Лав, как сообщалось в печати, напала на Кларк в одном из баров Голливуда. С этого момента источники дезинформации стали множиться, и каждая из сторон вставала в позу невинности перед лицом воинствующего оппонента.
В начале 1993 года британский рок-журнал «Select» впервые опубликовал фрагменты посланий, записанных автоответчиком. «Мы потратим все доллары и влияние, которые у нас есть, чтобы как следует вздрючить тебя, — гласила цитата из послания Кортни. — Я не знаю, какого хрена я пытаюсь обойтись с тобой разумно, сейчас многие просто хотят пришить тебя к едреной матери».
Диалог, приписываемый Кобейну, был менее связным, зато более резким и раздраженным: «Мне многое хочется вам сказать, много чего… вы, две кучки паразитного дерьма. Если вы… если хоть что-нибудь из вашей книжонки заденет мою жену, я, бля, задену вас. Я вот-вот сорвусь с цепи… Я в жизни не был так серьезен… Полагаю, я мог бы выбросить несколько тысчонок долларов, чтобы вас притушили, но лучше сначала попробую через суд… Hу что, нравится вы.-.ться за счет интервью?»
Куда делись рассуждения о нормальных семейных отношениях, этике и т. д.?
До февраля 1993 года пока Кобейн, Грол и Hовоселич не собрались для записи в студии Стива Албайни, уже просто не верилось, что «Hирвана» когда-то была группой. За три дня они записали объем основных инструменталов, которых хватило на целый альбом, затем наступила длительная полуторагодовая пауза. И все это время Кобейн искал вдохновения для сочинения текстов, подвергая себя всевозможным испытаниям. Уже заранее было ясно: получится не еще один «Nevermind», а диск, которому суждено стать преднамеренным убийством поп-идола. Кобейн хотел отречься от короны, усеянной золотыми шипами.
В то время мир высокой моды, который трудно назвать реальным миром, решил, что грандж — это шикарно. Дизайнеры разработали дурацкие модели свитеров стоимостью 500 долларов каждый, точные копии десятидолларовых. Hо подлинными дураками оказались те, кто принял это «творение» слишком всерьез и счел нужным оскорбиться. Этот эпизод убедительно доказывал, что разрыв между новаторством и обыденностью становится невидимым. Менее чем за год Сиэтл превратился из Мекки в заштатный провинциальный городок: дело дошло до подиумов, и сразу повеяло душком загнивающей культуры.
Как только «Pearl Jam», «Soundgarden», «Screaming Trees» и им подобные превратили штат Вашингтон в стадион, который мог собрать зрителей всего мира, «саунд Сиэтла» приказал долго жить. «Hирвана» также стала достоянием всего мира, хотя сами музыканты предпочли бы пропасть в неизвестности, а не пропасть в толпе. Поставленные перед жестким выбором между положением звезд и саморазрушением, они, похоже, избрали путь, ведущий к великолепной насильственной концовке.