13 скаковых лошадей, возьмите из кладовых все, [что нужно]! Ничего не жалейте!” Ахалчжи и Бахалчжи перестали плакать и, следуя приказу [хозяина], приготовили баричу десять пестрых скаковых жеребцов, десять огненнорыжих, десять золотистых, десять быстроногих, десять белоснежных, десять черных, и когда доложили [об этом хозяину], то юаньвай распорядился: “На тридцать лошадей положите мешки с разной шелковой одеждой. На остальных лошадей погрузите колчаны и сайдаки. Белоснежных жеребцов оседлайте красными седлами и наденьте на них золотые уздечки с удилами и так ведите!”
14 Потом позвал пастухов и сказал [им]: “Возьмите из стада десять коров и быков, шестьдесят овец, семьдесят свиней, зарежьте и приготовьте!” Пастухи и Ахалчжи сказали в ответ: “Слушаемся!” И каждый из них отправился приготовлять [еду]. Юаньвай позвал девушек-служанок Араньчжу и Шараньчжу и велел им: “Возьмите себе помощниц-женщин из деревенских людей и [испеките] пшеничных хлебов — семьдесят, ватрушек — шестьдесят, гречневых хлебов — пятьдесят, кренделей — сорок, приготовьте водки — десять кувшинов, гусей — десять пар, уток — двадцать пар, куриц — тридцать пар, фруктов пяти сортов — два стола.
15 Если замешкаетесь, всех побью!” Обе ответили: “Слушаемся!”, и каждая бросилась приготовлять [кушанья]. Немедленно люди стали носить и расставлять все во дворе. Несколько сортов мяса возвышались подобно горе. Море водки разлито [по кувшинам], бессчетные ряды фруктов и хлеба расставлены. Драгоценностей, золота, серебра и бумажных денег рассыпали и разложили везде, а народ стал водкой кропить и плакать. Тут юаньвай начал причитать: “Ах! Царевич отца! Рожденный в пятьдесят лет! Сергудай Фянгу! Глядел я на тебя да радовался!
16 Этими лошадьми, стадами быков и овец, кто управлять [теперь] будет? В достоинство, разум и чистоту царевича очень верил! Скаковых лошадей чей царевич оседлывать будет? Слуг и служанок [много], а чей повелитель рассылать [их] будет? Соколы есть, а чей сын усаживать [их] на плечи будет? Собак имеем, а чьи дети водить их будут?”, и когда он заплакал, всхлипывая, то мать тоже стала причитать: “Ах! Разумный царевич матери! Я, мать, вела себя [всегда] добродетельно, молила о счастье. В пятьдесят лет родился! Разумный, чистый царевич! Искусный стрелок, проворный царевич!
17 Стройный, красивый, грамотный! Голосом нежный! Разумный царевич своей матери! Теперь, на какого сына опираясь, жить буду? К слугам милостивый! Видный царевич! Наружностью приятный! Стройный царевич! Румяный, подобный Пань ань! Красивый царевич! Как мать скажу: если без дела бродил, подобно ястребу на зов матери прибегал! Когда неверно поступал, голосом колокольчика [откликался]! Красивый царевич! Я, мать, теперь на какого царевича смотреть буду, кого любя, жить буду?” Тут навзничь упала, пена [ртом] пошла, когда лицом вниз упала, то слюна потекла, соплей корыто натекло, слезы рекой Ялу полились.
18 В это время к воротам [дома] пришел какой-то горбатый, дряхлый, согнувшийся старик и обратился к слугам: “Дэянку-дэянку! Братья, послушайте! Не сходите ли к своему хозяину и не расскажете ли о том, что к воротам [дома] пришел дряхлый старик? Скажите, что желает [с ним] повидаться! Хочет сжечь бумагу!”[16] Слуги, стоявшие у ворот, побежали в дом и передали просьбу [старика] Балду Баяну, и юаньвай сказал
19 “Бедняжка? Пусть скорее войдет и отведает поминального мяса и хлеба, которых у нас горы, выпьет водки, которой у нас море”. Слуги, наталкиваясь друг на друга, побежали и пригласили старика войти в дом. Когда он вошел, то и не взглянул [даже] на мясо, хлеб и водку, а прошел прямо к гробу и остановился. Опершись рукой о гроб и переступая с ноги на ногу, высоким и плачущим голосом произнес: “Ара-коро! Любимец! Какая короткая жизнь! Разумным родился, слышал я. Я, слуга, радовался! Мудрого царевича,
20 говорят, вырастили! Слышал молву, глупый я! Питал надежду! Добродетельного царевича вырастили, слышал! Глупый я, понадеялся! О талантливом царевиче, услышав, изумлен был! Как же ты, царевич, умер? Ара-коро?” В ладони ударяя, [старик] разгорячился и, плача, пустился подпрыгивать. Безутешно рыдавший народ, который стоял по бокам, еще больше залился слезами. Юаньвай, милостиво взглянул на старика, снял с себя шелковый халат и отдал ему, старик принял одежду, надел на себя и стал у изголовья гроба.