Они зашли в Мариину келью, и девушка поскорее затворила дверь. Жорж сделал шаг, споткнулся обо что-то и полетел головой на какой-то матрас или тюфяк.
- Я ничего не вижу!
Не успел он опомниться, как монашеское одеяние слетело с него, и он оказался в горячих объятиях Марии, а возразить он не мог, потому что ее губы не давали его губам пошевелиться и вставить хоть слово.
- Милый Иисус, сколько же я молилась тебе, чтоб ты лишил меня этой проклятой девственности! - шептала она, отрываясь от губ Жоржа и вновь припадая к ним, обнимая и сжимая миллионера всеми частями своего тела, так, что у него трещали кости. - И вот наконец ты послал мне его!
Не успел Жорж моргнуть глазом в этой кромешной тьме, как она уже лишилась того, чего хотела. Но этим не кончилось, она готова была лишаться вновь и вновь, не забывая при этом воздавать хвалы Богу. В общем, не стану тут подробно описывать и перечислять... каждый читатель и читательница сами могут вообразить в меру своей фантазии. Скажу только, чтобы подытожить, что в ту ночь между Марией и Жоржем произошло всё, что только может произойти между мужчиной и женщиной.
То есть нет, конечно же, не всё. Это я не верно сказал. Я имел в виду,лучшеечто может произойти. Опять, кажется, не то. В общем, я надеюсь, вы поняли, что я имел в виду. По крайней мере, читатели-мужчины поняли, а насчет женщин - не уверен, потому что я сам не женщина. Но если некоторые читательницы не поняли, что я имел в виду, то ничего страшного. Понимание предыдущего параграфа не столь важно для дальнейшего повествования, а также для общего восприятия идеи этой книги и ее философии.
Итак, двинемся дальше. Когда миллионер пришел в себя, монашка спала мертвым сном. Жорж совершенно протрезвел. Он сидел в изножье тюфяка, прислонясь к шершавой стене. Из окна подул ночной ветерок. Орала со сна какая-то птица. Сколько он ни всматривался в темноту - не мог разглядеть лежащей на тюфяке девушки. Жоржу хотелось найти выключатель и зажечь свет, но шаря вокруг себя, он везде натыкался на глухую стену, а вставать с тюфяка не решался, боясь врезаться в какой-нибудь каменный угол.
Миллионер все сидел и сидел. Время невероятно замедлилось. Через узкое окно в келью проник лунный луч. Тоненьким кончиком вполз на тюфяк, коснулся ноги спящей. Из мрака высветилась точка живого тела. Луч двигался медленно, словно улитка, и не верилось, что пока он заползал на безымянный палец спящей ноги, тело, своею неподвижностью поощряющее это движение, пролетело в пространстве расстояние в две с половиной тысячи километров - вмести с Землею вокруг солнца.
Но Жоржу нравилась эта медленность. Ему бы очень хотелось рассмотреть девушку целиком, узнать, как она выглядит - ведь видел он ее только замотанную в монашеские одежды, да и то в полутьме. Отчаявшись зажечь свет, миллионер решил ждать, пока Луна сделает свое дело. Но ночная богиня не спешила. Долго и мучительно вела она луч свой с подошвы на лодыжку, и глаза Жоржа двигались вслед за ним, тщательно изучая эту округлость. Наконец световое пятнышко утвердилось на лодыжке и следующие полчаса истратило на поход вдоль икроножной мышцы, показавшейся Жоржу невероятно изящной. Не буду утомлять читателя подробным описанием путешествия этого луча по всем закоулкам тела спящей девушки. Скажу только, что когда оно наконец было с честью завершено, Жорж оказался влюблен в Марию до такой степени, до какой, наверное, барон Мюнхаузен завяз в болоте - по уши, по косичку на парике и по гриву своего коня. Он был влюблен без памяти.
Надо сказать, что Жорж - когда он еще был миллионером - был не такой миллионер, как все. Я имею в виду, в плане женщин. Другие миллионеры ходили по девочкам (или девочки по ним), но Жорж не любил всего этого. Он стремился к чистой любви. Приятели-миллионеры посмеивались над Жоржем, но они уважали его чувства и никогда не приглашали товарища в свои походы к проституткам, которые совершали регулярно, по выходным. Приятели считали Жоржа девственником-идеалистом и уважали его. И до сегодняшней ночи Жорж любил одну Евгению. Хотя в последнее время он с ней очень редко виделся - жена сделалась чрезвычайно занята.
И вот теперь он полюбил еще и Марию. Полюбил, как я уже, кажется, говорил, а если не говорил, то теперь говорю: страстно. Многим читательницам и читателям, наверное, будет трудно представить, насколько сильно Жорж ее полюбил. Но все-таки я прошу их напрячь сознание, сконцентрировать воображение и нарисовать в нем эту сильную любовь. О такой любви не просто, ох как не просто писать! У кого мне просить помощи в этом едва ли посильном для писателя деле? Господи, я понимаю, что глупцам этот текст может показаться богохульным - но не тебе! - поэтому прошу, пожалуйста, помоги сделать так, чтобы его чтение доставило читателям, а в особенности читательницам, истинное удовольствие. Ведь ты можешь!
Я еще вот что хотел сказать, чтобы расставить точки уж над всемиi. Несмотря на очень сильную любовь к Марии, любовь к Евгении ничуть не угасла в Жорже. Она просто ушла глубже, и теперь в сердце Жоржа гнездилось две любви: одна - глубоко, к жене, другая - на поверхности, к Марии. Но то, что эта вторая любовь - на поверхности, вовсе не делает ее меньше или слабее.
Монастырский колокол разбудил их в полшестого утра. Нужно было поскорее умыться и идти на медосмотр. Случайно вырвалось. На самом деле, на молитву, конечно. Марии, которая всегда вставала ни свет ни заря, сегодня не хотелось просыпаться. Она потягивалась, не выпуская из объятий Жоржа. Наконец она открыла глаза и нежно посмотрела на того, без кого уже не представляла своей дальнейшей жизни. И вдруг глаза ее округлились от ужаса.
- У тебя борода! - шепотом закричала она. - Тебя выгонят!
Жоржу очень хотелось остаться, но бритье в условиях женского монастыря представлялось ему совершенно невыполнимой задачей. Он уже решил сдаться монастырским властям и позволить выгнать себя с позором из обители, не осознав еще, что это навлечет еще больший позор на его возлюбленную. Но Мария молниеносно оделась, восхитив Жоржа прекрасностью движений, сбегала на кухню и вернулась с острым ножом, которым монахини кромсали капустные кочерыжки. Это была самая ходовая пища в монастыре - одинаково полезная для здоровья и умерщвления плоти. У Марии в тюфяке было спрятано зеркальце. Монашкам не разрешалось смотреться в зеркала, но Марии очень хотелось выглядеть красивой. "Ведь когда я молюсь Богу, - рассуждала она, - он меня видит, ведь он всё видит, а я не хочу своим неприглядным видом расстроить его эстетические чувства. Ведь я - его творение и должна радовать своего творца!" Поэтому Мария всегда перед молитвой забегала в келью, вытаскивала из глубины тюфяка пудреницу, помаду и тушь для глаз, оброненные когда-то туристкой во дворе монастыря, и, глядясь в зеркальце, "приводила лицо в порядок".
Жоржу пришлось решать две противоположные задачи: выбриться как можно глаже и, не дай Бог, не порезаться. Нож был невероятно большой. Марии было страшно. Она не отрываясь следила за Жоржем и молча молилась. Но все окончилось благополучно. Нож они спрятали в тюфяке, вместе с зеркальцем, а сбритую щетину Жорж аккуратно собрал с каменного пола и выкинул за окно. Там ее подхватил ветер и унес в пространство.
С этого утра Мария и Тереза - переодетый Жорж - стали жить как муж и жена, в одной келье. Оба безумно влюбились друг в друга. И у них было, как бы сказать... ну, совсем не такая ерунда, как у Ромео и Джульетты. Когда я думаю о том,какони влюбились, мне иногда становится не по себе. То есть я имею в виду то, что мне не по себе как писателю - от того, что трудно себя заставить представить, какова сила этой любви. А без того чтоб представить - как опишешь? Как заставишь читателя, а уж тем более читательницу поверить? Ведь для понимания силы любви нужно увидеть ее порывы.
Но порывов пока что не было. Просто потому, что для них еще не представилось случая. Вот, например, если бы Жоржа с Марией поймали инквизиторы и сказали... Но нет, я не могу расстраивать читателей, а в особенности, читательниц тем, что сказали бы инквизиторы, потому что их слова всегда приводят в расстройство. И особенно тех, кому они предназначены. Скажу только, что если бы инквизиторы предоставили Жоржу выбор, кого объявить еретиком: его или Марию, Жорж, не задумываясь, прыгнул бы в костер. И Мария сделала бы то же самое. Таким образом, оба сгорели бы. Вот какова сила этой любви. Сцену с инквизиторами, кстати, воображала себе Мария во всех подробностях, на которые только было способно ее воображение. Это происходило во время завтрака в монастырской столовой. Они сидели рядом с Жоржем и другими монахинями на скамьях вокруг длинного квадратного стола и жевали салат из капустных кочерыжек, политых кукурузным маслом. Из-за исчезновения острого ножа, кочерыжки были кое-как нарублены тупым, и Жорж с непривычки поранил десны их твердыми кромками. Со всех сторон на жующих монахинь глядели огромные портреты мучеников церкви, развешанные по стенам столовой. Эти мученики смущали Жоржа. От их взглядов мурашки ползали у него по коже на спине и кочерыжка не лезла в горло. А Мария не обращала на святых никакого внимания. Грызя привычную пищу, она воображала себя с Жоржем в плену у страшных инквизиторов.