В это время из комнаты вышел молодой парень в темном безукоризненно сидящем на его огромных плечах костюме и в золотисто-желтом галстуке. Не обращая внимания на Кноруса, он держал дверь в комнату открытой. Еще секунда - и из-за неё вышел Юрайт. В своем нелепом для этого места офицерском бушлате без погон и в яловых сапогах с отклеившейся подошвой.
Он стоял перед Кнорусом в середине огромного холла и смотрелся ужасно нелепо среди ребят в кожаных куртках и широких модных штанах. Он теребил в руках офицерскую шапку, которая служила больше не для обогрева головы и ушей, а для сбора денег.
Идеально одетый Кнорус в какую-то секунду даже сделал шаг назад, словно шарахнувшись от этого нищего в сторону. Но тут же, поймав себя на мысли, что вражеской стороной это будет все дико осмеяно - дескать, приехали за товарищем и сами же от него разбегаются, обнял его за плечи и ровным голосом сказал тому, кто был в желтом галстуке: * Ну, мы поехали. * Ага, езжайте, - таким же смешливо-ироническим голосом ответил парнишка. * Тогда, передавайте привет вашему папе от нашей мамы, - сказал Кнорус. * А она только что ему позвонила и сама передала. Ваша мамашка - нашему папашке, - с нескрываемым ехидством, дабы унизить и обидеть гостей, сказал желтый галстук.
Чтобы не остаться в долгу Кнорус парировал с не меньшим ехидством и презрением: * Вам бы, молодой человек, галстучек поменять. Вечерний он, не офисный.
Все ещё держа за плечо Юрайта, он с силой развернул его к входной двери и все поняли, что пора двигаться к машине.
Когда садились в машину, Кнорус, хотя и старался не показывать свою злобу, но сопровождающие Юрайта видели, что он внутренне негодовал. Это было и в самом деле так. Кнорус был недоволен и нелепым видом Юрайта, и своим товарищем, которого так легко уложили на пол простой подсечкой. Что его радовало, так это то, что он уел этого ухаря в желтом галстуке. Он догадывался, что яхтсменовский бригадир, скорее всего, был назначен на должность совсем недавно, а потому ещё мало разбирался, что и когда можно носить при костюме.
Но негодовал он и на себя. Впервые из-за того, что ему, Кнорусу, смышленому мужику, до сих пор не нашлось более достойного места в жизни, чем собирать дань с калек и нищих. В принципе, собирать деньги - занятие достойное, но в том случае, если они все ложатся в твой карман. Кнорус же вынужден был отдавать их своей госпоже. Пусть талантливой, но все равно бабе. И когда они тронулись в обратный путь, впервые решил, что пора организовывать свое дело. Благо, несколько основательных кольев для его процветания уже были им забиты. Без ведома Афинской. * Ну, чего ты тащишься на третьей скорости? - недовольно бросил он товарищу-водителю. - Машину - и ту прилично водить не можете.
Все молчали, предпочитая не раздражать своего шефа. Хотя, конечно, он был не прав.
Свою неправоту понимал и сам Кнорус, но не мог подавить раздражения. Ему хотелось скорее встретиться с Агатой. Вспомнив о ней, он обернулся на заднее сиденье, где прижался головой к окну молчаливый Юрайт. Да, он имел очень уж жалкий вид, но Кнорусу его было нисколько не жалко. Он лишь подумал: что общего может быть между этим солдафоном и хрупкой симпатичной скрипачкой, в которую он влюблялся все больше и больше? * Они тебя били? спросил он Юрайта. * Было дело, - нехотя ответил тот.
ГЛАВА 4. ЯХТСМЕН
Из окна второго этажа, на котором располагался его кабинет, Яхтсмен наблюдал, как Кнорус и два его быка вместе с освобожденным Юрайтом подошли к машине, быстро в неё запрыгнули и уже через секунду, резко развернувшись, покинули автостоянку, которая располагалась под его окном.
Яхтсмен ещё держал в руках трубку сотового телефона, который не успел остыть от горячего голоса Афинской.
Звонок от бывшей любовницы раздался почти одновременно со стуком в дверь его кабинета. Он снял трубку, сказал, чтобы секунду подождали, и устремил вопросительный взгляд на вошедшего братка: * В чем дело? * Там какие-то хмыри приехали, вас спрашивают.
Он с трубкой встал из-за стола и подошел к окну. Нужно было прижаться лбом к стеклу, чтобы увидеть трех атлетического вида ребят. Они стояли около подъезда, ожидая когда он, Яхтсмен, соизволит отдать команду, чтобы их впустили в офис.
Страшного, в принципе, ничего не было. Офис кишел его быками, с которыми он собирался провести деловой разговор перед тем, как направить на точки расположения бомжей-нищих. Он хотел выяснить у них, кто, за какие деньги, и за какие красивые глаза стал угощать его попрошаек дешевым портвейном, от которого они, конечно, не отказывались, но их профессиональные способности убывали по мере уменьшения содержимого в бутылке.
Браток все ещё стоял в дверях, ожидая ответа, а Яхтсмен, не переставая разглядывать гостей, поднял к уху трубку сотового телефона. * Кто это? без церемоний спросил он и тут же задал новый вопрос: - Что вы хотели?
И его каменное, жестокое сердце чуть дрогнуло, когда в трубке раздался знакомый голос: * Паша, здравствуй, мой хороший! Это Татьяна. Не забыл, надеюсь? * Ты сама о себе каждый день напоминаешь, - поддавшись на ласково-вкрадчивый голос своей давней любви, ответил он. - Небось, по поводу своего человека звонишь?
Он повернулся к стоящему в дверях быку и сделал знак, чтобы они впустили гостей, и, прикрыв микрофон трубки ладонью, тихо добавил, чтобы их дальше холла не пускали. * Угадал. Там мои ребятки должны к тебе приехать. Ты уж будь, Пашенька, гостеприимным. Не надо шума. К чему нам ругаться? Мы, наоборот, сплотиться с тобой должны... * Как раньше? - перебив, сделал намек Яхтсмен.
Трубка на несколько секунд замолчала. Яхтсмену показалось, что собеседница специально сделала паузу, чтобы он в эти мгновенья успел пережить и вспомнить те счастливые времена, когда они были вместе. Но и Афинская, голосом наполненным воспоминаниями, ответила: * Если это пойдет на пользу нашему общему делу, то, может быть, как и раньше.
Сутенерское сердце Яхтсмена после этих слов тревожно забилось. Он, Яхтсмен, казалось, ещё с пеленок сделал вывод, что женщинам верить нельзя. А тем, к которым испытываешь какие-то чувства, нельзя верить тем более. Ну а Афинской нельзя верить вообще.