Она улыбнулась: * Я не раз издалека смотрела, как ты выклянчиваешь. Это же спектакль, жуткая драма! Слушай, Юрайт, мне кажется, что если ты сыграешь нищего на вступительных экзаменах, тебя сразу на третий курс примут. * Смеешься... * Нет, действительно, Юрайт, ты же прирожденный актер. Я верю, что ты поступишь. Понимаешь, если бы люди почувствовали в твоих монологах про Чечню и Таджикистан какую-то фальшь - они бы подальше обходили тебя стороной, а отслужившие и повоевавшие ещё бы и расправу устроили. Но тебя жалеют... Я слышала, что ты в переходе не только партию бойцов играешь? * Было дело - исполнял роль уволенного с завода "зиловца". * Кого? - расхохоталась она, догадавшись, о какой профессии идет речь.
- "Зиловца" - рабочего, которого уволили за организацию голодной забастовки на Автомобильном заводе имени Лихачева. Эту роль я исполнял, когда настоящим "зиловцам" целый год зарплату не платили, и я разыгрывал жертву-рабочего в переходе. * Афинская научила? * Нет, самого понесло. Как-то все утро исполнял роль почиканного чеченцами командира минометного взвода. А тогда по всей Москве протесты за прекращение войны проходили. Рабочий люд баламутил, дескать, их зарплата шла на поддержание военных действий. Я сходил к тете Поле, дежурной по станции, попросил у неё рабочую спецовку, затем переодел галифе и бушлат и вернулся на свое рабочее место. Сел к стене, повесил на шею картонку "Я рабочий ЗИЛа. Мне после голодовки нужно восстановить силы, но администрация завода уволила меня, не заплатив ни копейки". Мимо меня проходили такие же рабочие и служащие, давно не получавшие денег, но почти у каждого находилась мелкая банкнота для меня.
Агата расхохоталась: * Тебе фантазии не занимать. * После смены эти же слова мне говорила и Афинская. Но в тот день мне впервые стало стыдно за свою профессию. * Не комплексуй, - сказала Агата, когда они расставались около метро "Смоленская".
Юрайт помнил, как в тот день, в арбатских переулках их накрыл сильнейший, словно тропический ливень. Они забежали в какой-то подъезд, но были уже до нитки мокрые. Она дрожала. Он снял свой офицерский китель без погон и накинул его на плечи Агаты. Но она стучала зубами и говорила, что все равно не может согреться и затем, крепко обняв Юрайта руками за талию, прижалась всем телом к его груди. Сказать, что ему было приятно, значит, сказать неправду. Но и отстранить её от себя у него тоже не было желания. Ему было никак. Ему было так, как замерзшим в палатке солдатам, которые вынуждены укладываться на ночлег при двадцатиградусном морозе в горах. Ему было просто тепло. И они стояли в сыром московском подъезде, плотно прижавшись друг к другу, и ждали окончания ливня.
...Юрайт поднимался по лестнице к себе в квартиру. Он знал, что обо всех его прогулках с Агатой Кнорусу докладывала эта сука - Ассоль. Эта мнимая старуха, опершись на клюку, фиксировала их словно фотоаппарат и потом в деталях пересказывала Кнорусу, как Агата держала его под руку. Как он нес её скрипку. Как они, веселясь, бежали к станции или чем-то расстроенные шли к эскалатору.
Ассоль ненавидела удачливого Юрайта и, разглядев в Кнорусе ещё одного ухажера Агаты, доводила его ревнивое воображение до безумия, расписывая ему в красках в общем-то товарищеские отношения Агаты и Юрайта.
Юрайт открыл замок своей квартиры, тяжело опустился в прихожей на тумбочку для обуви и с трудом стянул сапоги. Тут же в прихожей он разделся, бросил в угол все тряпье и пошел в ванную. Ему хотелось смыть весь позор и унижение, которым его подвергали в эти дни. Он сидел в ванне, направив душ на голову, и ждал, пока горячая вода обнимет все его тело. Ему хотелось есть, но теперь он, согревшись, не хотел вылезать наружу.
А после он лежал на кровати и смотрел на телефон. Он знал, что его звонка ждет Инка. И ждет уже несколько суток. А может быть, и не ждет вовсе, решив, что их отношения - всего лишь легкое курортное увлечение.
За окном смеркалось, а он неподвижно лежал на диване, не предпринимая попыток ни уснуть, ни подняться, ни дозвониться до Инки.
С Инкой он познакомился в Ялте. Юрайт только приехал по заданию Афинской отдохнуть и как можно больше набрать южного загара, который был необходим для изображения таджикских военных ролей. Инке же оставалось три дня до отлета в Москву.
Познакомились они в магазине, где Юрайт купил последнюю бутылку минеральной воды и услышал из-за плеча ироничную фразу: "Вот так напилась водички, вот так утолила жажду". Он обернулся и увидел за собой девчонку в короткой-прекороткой юбке и с короткой стрижкой почти под мальчишку. Ее курносый носик морщился, а голубые глаза стреляли по полкам бакалейного отдела в надежде обнаружить ещё одну бутылочку боржоми. * А больше нет? спросила она, прекрасно зная, что эта бутылка была последней. * Я же всех уже предупреждала... - меланхолично и не глядя на девчонку ответила продавщица.
Юрайт как истинный джентльмен тут же предложил девчонке разделить содержимое его бутылки поровну. Они вышли из магазина, и он брелоком от ключей мгновенно поддел пробку. Пузырьки свежего боржоми выпрыгивали из горлышка. Юрайт протянул открытую бутылку незнакомке: * Юрайт, представился он. * Да, нет - боржоми, - ответила она взяв бутылку в руки, всматриваясь в этикетку . * Да, - сказал Юрайт и ткнул пальцем в бутылку: Это боржоми, а меня зовут Юрайт.
Она звонко рассмеялась, наконец поняв кого и как зовут, пальчиком поправила короткий завиток на виске, как будто он мешал ей жить, сделала маленький глоток и ответила: * Очень приятно. Инна.