Бурдаков был наслышан о таких и понимал, что потерявший всякую надежду вернуться к нормальной жизни, такой бомж может безжалостно в темном переулке вырвать с мясом у девушки серьгу из уха, потому что перед его глазами находится не человек, а всего лишь вещь, которую можно будет обменять на еду и выпивку.
Правда, Бурдакову приходилось слышать от участковых и о новом классе появившихся в Москве бомжей, которые, выпросив на водку и курево, не покупают ни того ни другого, а откладывают деньги. И если кто-либо из москвичей, сжалившись, самолично покупает им спиртное или сигареты, то подношение за самую умеренную цену тут же перепродается настоящим бомжам, а деньги опять же откладываются в тайники нищенской одежды.
После нескольких рассказов о данной категории бомжей Бурдакову стало понятно, что кто-то очень умело разыгрывает "бомжевой" спектакль для сбора денег с населения.
Ученые делили всех бомжей на две категории. В первую входили люди, оказавшиеся без крыши над головой из-за сложившихся обстоятельств, беженцы и иммигранты, потерявшие кров и оставшиеся без средств в результате рыночных реформ. Во вторую были включены бездомные, для которых бродяжничество стало образом жизни, и романтики.
Конечно, у Бурдакова больше всего сердце болело за первую категорию людей, оказавшихся на улице, и которые просто вынуждены были просить милостыню. Но таких с каждым годом было все меньше и меньше. Нет, людей с протянутой рукой не стало меньше. Стало меньше тех, для кого попрошайничество было временным этапом. Все больше улицы занимали те, кто выходил на паперть как на работу.
Он также знал, что многие из прибывших в Москву просить защиты не имели юридического основания для получения статуса беженца. Но люди бросали свои дома в братских республиках вовсе не из-за романтических соображений и тяги к путешествиям, они прежде всего предвосхищали возможные региональные и военные катаклизмы. Они бросали свои дома, надеясь на помощь российского руководства, но никакой помощи не получали. Теперь и обратной дороги не было, и на своей исторической родине им приходилось не - сладко. Небольшие деньги, с которыми они прибывали в Россию, как правило, быстро заканчивались, на работу устроиться они не могли. Оставалось протягивать руку. Но они ещё не умели по-настоящему просить подаяние, тем более что нищие-профессионалы выгоняли их с "блатных" мест, которые могли обеспечить им хоть какое-то пропитание и кров над головой.
Залетных нищих, или, как ещё их называли, чушпанов, московские профессионалы карали нещадно. Первый раз предупреждали и выгоняли с места. Но стоило не послушаться и снова положить кепку для сбора милостыни, как следовало возмездие.
Бурдаков был наслышан о таких конфликтах и понимал, что мир бомжей лишь с натяжкой можно назвать человеческим. Однажды разборки с поножовщиной произошли на территории бывшей ВДНХ, где схлестнулись московские попрошайки с залетными рязанскими коллегами. Тогда досталось и тем и другим. Три трупа неизвестных личностей пришлось вывезти с места побоища в морг. И что больше всего поразило Бурдакова: на месте не обнаружили ни одного раненого товарищей по ремеслу с поля боя утащили соратники. Не хотели оставлять свидетелей. Но этот факт не говорил о том, что в волчьей, стайной солидарности между изгоями общества нет и не может быть друзей. За место под солнцем они сражались до последнего дыхания всеми доступными способами. Конкурент являлся не собратом по несчастью, а самым настоящим врагом. Поэтому Бурдаков, узнав о схватке на бывшей выставке, нисколько не удивился: убитые ли конкурентами или товарищами, замерзшие ли в подвале привычный персонаж криминальных сводок.
Кстати, столичные попрошайки все-таки выкинули самозванцев со своей территории.
Но многие приезжие беженцы хоть немного, но были подкованы юридически и экономически, знали кое-какие законы и могли получать какое-то время ночлег и корку хлеба.
Бурдаков сам был свидетелем того, когда опрятно одетые нищие в поисках съестного ходили по магазинам, колхозным рынкам, оптовкам и просили у продавцов кусок сыра или колбасы, якобы для пробы. Он лишь удивлялся: предприимчивые нищие действовали согласно законодательству. Ведь документ с довольно скупым названием "Правила продажи отдельных видов продовольственных товаров" указывал на то, что по просьбе покупателя продавец обязан нарезать такие гастрономические товары, как сыр, ветчина, колбаса, рыба, а также давать на пробу малоизвестный покупателям продукт. Бомж делал вид, что прежде, чем купить ту или иную колбасу, он хотел бы попробовать кусочек. Но когда кусок съедался, на лице нищего отражалось недовольство, и, если продавец не предлагал попробовать кусочек другого сорта, нищий делал брезгливое лицо и отходил от прилавка.
Была и ещё одна группа нищих, о которой в своей справке сообщали ученые в области проблем народонаселения. К ней они относили людей, попавших на дно в силу разнообразных обстоятельств и ставших жертвами слабости своего государства, у которого не было денег на лечение, содержание под крышей нетрудоспособного населения - инвалидов, стариков, детей-сирот.
Но из этих-то редко кто околачивался на столичных улицах с протянутой рукой. Большинство обустраивали свой быт на городских свалках, выискивая в кучах мусора одежду и пропитание.