— Говорят, очень много — только на лошади увезти!
— А как так — только на лошади, а он унес на себе?
— Ну, не знаю. Вот что сказали, то и передаю. Много унес — казенные деньги, говорят. Канцлер у себя хранил, подати, а он унес. Теперь вся стража искать будет. Только ведь не найдут…
Мараса еще долго рассуждала о глупых и мздолюбивых стражниках, о сокровищах, изъятых у канцлера, а я сидел и думал: «Угораздило же меня вляпаться! Этот сучонок списал под грабеж минимум раз в пять больше, чем я взял, а все ведь повесят на меня! Канцлер не в убытке, а в прибытке, а ищут… хм… ищут-то они хорошо — негра какого-то!»
Я усмехнулся про себя и отправился к себе в комнату под бормотание Марасы. Впрочем, скоро она подхватилась и понеслась на базар делиться новостью со знакомыми торговками и обсуждать это горячее дельце, я же вытащил сумку с деньгами и стал пересчитывать. После долгих пересчетов оказалось, что у меня пять тысяч четыреста золотых. Огромная сумма, но недостаточная. Если прибавить отложенные тысячу сто золотых, будет шесть тысяч пятьсот. Надо еще три тысячи пятьсот. Только вот как их получить — неизвестно. Теперь соваться куда-либо было опасно. И хранить их — тоже опасно. Не дай бог тетушка Мараса нос сунет… Я пошарил по карманам и достал еще мешочек с красными окатанными камешками. Достал один — он был с сантиметр в диаметре, — я посмотрел его на свет, бросил обратно в мешочек и спрятал под половицу.
Немного полежав в восхитительном безделье — а что, сытый, чистый, на чистой постели и под крышей, чем не жизнь? — я решил сходить в город и посмотреть на мир. Просто посмотреть, а не выжимать из этого мира денег на существование. Могу же я себе позволить посидеть в трактире просто так. И еще — в связи с укреплением здоровья у меня проснулись кое-какие желания… Я решил посмотреть, как тут обстоит дело с бабами.
Надев приличный костюм (не новый, но вполне пристойный), легкую куртку, суконные штаны (не от скупщика краденого), ботинки, вполне добротные, я спустился вниз.
— Что, неужто на прогулку собрался? — Тетушка Мараса с удовлетворением осмотрела мой парадно-выгребной лапсердак. — Давно пора! А то уже мои соседки поговаривают: жилец твой какой-то ненормальный — не выпивает, женщин не водит, может, вообще только мальчиков любит? Ты мальчиков не любишь случайно? — Мараса стеснительно захихикала.
— Матушка, ну что вы такую гадость говорите, — рассердился я, — если не вожу баб, так, значит, сразу мужеложец, что ли? Тьфу на вас! Может, я о вашем покое беспокоюсь!
— Ну, извини… я о тебе забочусь! Ну кто еще о тебе позаботится? — Я в свое время сказал ей, что родители у меня умерли от чумы. — Не гоже без женщины — тебе уже тридцать лет. В это время у людей по пять детишек бегает! А ты все один и один.
— Тетушка, ну кому я нужен? Хромой, убогий? Вы смеетесь над уродом? Вам должно быть стыдно…
Мараса уперла руки в бока и грозно закричала:
— Это мне-то стыдно! Это тебе должно быть стыдно! Не меньше двух девушек, мне известных, сохнут по тебе! Соседки Арании дочка Маруфа глаза проглядела — все время подглядывает, как ты моешься! Соседки Карамы дочка Ленетта все в окно выглядывает, как ты на работу идешь — а ты не замечаешь?! Правда, что ли, не замечаешь? — тихо спросила Мараса. — Ты красивый парень, руки мужицкие, высоченный, глаза голубые, да ты просто смерть девкам — даром что хромой! А что с твоей хромоты-то? У тебя хорошая работа, не всякого Ланкаста учителем возьмет, перед тобой благородные люди скачут как зайцы, а ты говоришь, кому ты нужен? Сынок, почему ты так плохо о себе думаешь? Ты уперся в свою ногу, как будто на ней свет клином сошелся! И без ног люди живут! Перестань себя жалеть и начни жить. Ты же весь мир от себя отбросил, весь мир забыл!
— Вы правы, тетушка, — с горечью признал я, — одно время я заливал боль и горе вином, потом… потом просто отбросил от себя весь мир. Хочу стать здоровым, но не могу. Это меня убивает. Мне кажется, что весь мир на меня смотрит — жалеет или издевается, и мне от этого горько. Я ходил к лицензированному лекарю, так он сказал, что мне надо десять тысяч золотых, чтобы вылечиться полностью, восстановить ногу. Где взять эти десять тысяч? Вот то-то же…
— Да, это очень дорого.
Тетушка Мараса задумалась и сказала:
— Знаешь что, есть у меня один человек, звать его Амалон. Ему уже много лет. Он старше меня. Может, ему лет семьдесят, может, и больше. Когда-то он был лекарем в императорском дворце, но его оттуда выгнали, чуть не казнили — обвинили в отравлении императорского сынка. Говорят, тот баловался веселящими грибами, а обвинили лекаря. Ну, чтобы лицо не потерять… как так принц — и балуется наркотиками. Стыдно. В общем, когда он помер, принц-то, лекаря обвинили, что дал неверное лекарство, и выгнали. Суд был, ему заменили смертную казнь на сорок плетей, так он чуть не умер, как-то его выходили… Ну я выходила, что скрывать. Никому только не говори… он, в общем-то, государственный преступник. Теперь он живет на островке в сорока милях от города, в море, там небольшой поселок, он потихоньку лечит односельчан, они его подкармливают. Вернуться в столицу под угрозой казни он не может. А он сильный лекарь, сильный маг. Он сможет вылечить твою ногу, если я попрошу его. А я попрошу. Я не знаю, какие нужны ингредиенты для лечения, меня не учили, но он скажет тебе.